Сергей Анисимов - Вариант «Бис» (с иллюстрациями)

Двадцать седьмого августа Андрей Громыко, измученный тряской в сменяющих друг друга на цепочке аэродромов «дугласах» и «петляковых», прибыл наконец в Москву. Прямо с аэродрома его отвезли в Кремль, где его принял сначала Молотов, а затем Сталин.

– Вы хорошо поработали, товарищ… Громыко.

Сталин, ласково положивший на плечо министру руку, сделал такую паузу, будто забыл его имя, заставив всех остальных, находящихся в комнате, напрячься. Кроме нескольких дипломатов высокого ранга, Василевского и Штеменко, которых Сталин старался приглашать на встречи, имеющие значение для военной стратегии, в комнате еще присутствовали и оба важнейших лица в военной иерархии за пределами собственно армии – нарком Кузнецов и главмаршал Новиков.

– Ваш отчет, несомненно, чрезвычайно точно передает обстановку, в которой проходили переговоры. – Успевший проглядеть отчет, Молотов кивнул. – Но он не может показать нам одной важной детали. А именно, – он со значительностью оглядел всех, – настроения встречи. Скажите нам, почему они вели себя так уверенно?

– Мое мнение, товарищ Сталин… – Громыко осекся на мгновение, ему показалось, что Сталин не закончил, и он таким образом его перебил, но тот показал рукой: продолжайте, мол.

– Мое мнение таково – они вполне уверены в своем превосходстве. Три месяца войны в Европе показали им, что их армии вполне способны на масштабные и продолжительные военные операции, которые проводятся теперь без какого-либо риска, и у них нет никаких сомнений, что с нами они справятся в таком же стиле.

– Интересно… Продолжайте, товарищ Громыко.

– Это, собственно, и все, товарищ Сталин. Они говорят с позиции силы, поскольку никаких других позиций иметь не привыкли. С другой стороны, британцы все же чувствуют себя менее уверенно: во-первых, по причине меньших возможностей политического давления, а во-вторых – как связанные с нами более крепкими союзническими отношениями. С ними можно попытаться провести сепаратные переговоры, но шансы на их успех весьма малы, Черчилль без особых мук совести пожертвует нами для сохранения поддержки со стороны американцев.

– Ну что ж… Пожертвует… Хм… Говорить с позиции силы, конечно, неплохо, а быть уверенным в своем превосходстве и вообще замечательно, правда, товарищ Штеменко?

Не ожидавший, что Сталин обратится к нему, генерал явственно вздрогнул.

– Но ведь с позиции силы можем говорить и мы, вот что интересно…

Он молча походил по комнате, попыхивая трубкой из кулака. Все, как заговоренные, следили за его передвижениями влево и вправо. Мягко ступая по толстому ковру, Сталин задумчиво похмыкал, потом снова замолчал.

– А что бывает, когда две стороны разговаривают друг с другом с позиции силы? – наконец спросил он.

В комнате наступила такая тишина, что каждый мог слышать гулко бухающее сердце соседа, почти такое же немолодое и усталое, как и его собственное.

– Война.

Простое, бывшее у всех на языке слово, произнесенное Штеменко, заставило многих похолодеть – но одновременно ощутимо разрядило скопившееся напряжение. Штеменко был большим специалистом по условиям, в которых страна должна нападать на соседа, и по военным и экономическим предпосылкам такого нападения, вот только жизнь каждый раз грубо его обижала, ни разу не дав проверить свои теоретические выкладки.

– Я думаю, мы отпустим товарища Громыко и прочих гражданских товарищей, как вы думаете?

Все «гражданские товарищи», включая Молотова, немедленно поднялись и с деловым видом начали собирать свои бумаги. Сталин задал им несколько малозначительных вопросов, выслушал, кивая, ответы и на выходе тепло попрощался за руку с Андреем Громыко, еще раз его поблагодарив.

Когда придерживавший створку двери офицер мягко притворил ее за ушедшими, снова замкнув комнату совещаний от окружающего мира, Сталин плавным и тонким движением обернулся к оставшимся.

– С позиции силы, говорите… А может, товарищ Сталин ошибается, а? – Он обвел всех грозным взглядом, но было видно, что он в хорошем настроении.

– Может быть, они действительно настолько сильнее нас, что нужно расшаркаться перед Англией и Америкой, извиниться за необдуманные и провокационные слова товарища Громыко, слишком, пожалуй, молодого товарища для такой ответственной должности, и тихо-о-нечко сидеть там, где нам укажут?

Сталин, прищурившись, снова оглядел всех, ожидая, возможно, каких-нибудь высказываний или возражений.

– Что такое, чего мы не знаем, какой такой фактор дает им основания считать себя такими умными и сильными? Может быть, это армия – танки и пушки? Нет. Может быть, это пехота? Тоже нет. Что остается? Товарищ Новиков, может, ви знаете? Расскажите нам, пожалуйста, как у нас обстоит дело в наших военно-воздушных силах?

– На конец августа, – голос главмаршала был сначала чуть-чуть гнусавым от долгого молчания, но быстро выровнялся, – во фронтовых соединениях и запасных и переформируемых частях первой линии мы имеем около семнадцати тысяч боевых самолетов, из них свыше восьми тысяч истребителей. В то же время за последние месяцы воздушные армии США в Европе произвели значительное число налетов на цели в глубине гитлеровской Германии, причем во многих из них приняли участие более тысячи, в ряде случаев до полутора тысяч тяжелых бомбардировщиков, прикрываемых значительным числом современных истребителей, число которых может доходить до восьмисот.

Он несколько раз глубоко вздохнул, готовясь продолжить.

– Английские Королевские ВВС могут поднять в воздух еще семьсот-восемьсот тяжелых бомбардировщиков – и это не считая умеренного числа бомбардировщиков «москито», практически неуязвимых в ночное время. Люфтваффе, с другой стороны, как реальная военная сила практически полностью уничтожены на всех фронтах и могут больше не рассматриваться как значительный фактор. Единственной возможностью до некоторой степени восстановить их активность было бы получение германской стороной авиационного топлива из каких-то внешних источников…

– Вы имеете в виду «союзников»?

– Именно так, товарищ Сталин. В этом случае, через некоторое время, это один-полтора месяца, по имеющимся разведданным, они сумеют поднять в воздух до двух с половиной тысяч боевых машин. На настоящий же момент почти все они прикованы к земле за полным отсутствием топлива. Фактически немцы проиграли воздушную войну двенадцатого мая [32]. А после наших успехов в Румынии…

Он развел руками.

– В общем, рассчитывать на то, что немцы сумеют значительно ослабить ударную мощь английской и американской авиации, больше не приходится. С другой стороны, аналогичная ситуация на наших фронтах, где советские ВВС достигли полного и безоговорочного господства в воздухе, позволила нам значительно усилить и пополнить свои фронтовые части. Наши потери от истребительной авиации незначительны, основной угрозой стала зенитная артиллерия, плюс небоевые потери, доля которых по-прежнему велика. Тем не менее решение Ставки продолжать наращивать производство истребителей в ущерб бомбардировщикам, против которого я, если вы помните, возражал, оказалось в конечном итоге стратегически верным…