Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

Мы прошли половину первого вагона, как Сенька дернулся, стоило ему только взглянуть на человека, лежащего на верхней полке. По одежде тот выглядел простым крестьянином, вот только взгляд у него был волчий. Стоило мне коротко кивнуть солдатам в его сторону головой, как так называемый крестьянин заметил и сразу попытался сунуть руку под мешок, лежащий у него в изголовье, но в следующую секунду в его горло уткнулся штык. Бандит замер, не сводя злобных, волчьих глаз с Сеньки, а потом почти прошипел:

– Ничего, сучонок. Наши кишки тебе выпустят, и на твого папашу не поглядят. Ой, долго помирать будешь, гаденыш.

После того как мы закончили обход поезда, на перроне образовалась группа из одиннадцати бандитов, опознанных пареньком. Как только их увели, кольцо оцепления распалось. Снова ударил вокзальный колокол, поезд тронулся, и в этот самый момент я вскочил на лесенку, ведущую в кабину паровоза.

– Матвей Пахомыч, я вас не сильно стесню?

– Да что уж там, Вадим Андреевич. Вы ведь для дела, а не для пустого баловства.

До этого на стоянке я уже подходил к машинисту знакомиться, так как решил, что паровозная бригада у нас самое слабое звено. Представил меня ему, чтобы не было лишних вопросов, официальный представитель местной власти, значковый Козицкий, который сразу ушел. Общий язык нашли быстро, так как залезть в душу человеку, а потом вывернуть ее наружу входило в число моих достоинств. Так я узнал, что у машиниста оба сына служили матросами, а когда произошло разделение на белых и красных, подались в революционеры. Еще рассказал, что младший сын, Колька, недавно приезжал к родителям, и не замедлил сразу на него пожаловаться.

– Я ему и говорю, что же вы, ироды, делаете? Зачем власть рушите? А он мне отвечает: ты, батя, самый что ни есть обыватель и политики нашей партии не понимаешь. Теперь, говорит, наша большевистская задача освободить мировой пролетариат от гнета капитализма. Тогда я его спрашиваю: а кто паровозы водить будет, если все пойдут в большевики? А он говорит, побьем… гм… врагов и тогда за мирный труд примемся. А вы как считаете? Правда в его словах есть?

– Правда, она у каждого своя, отец, поэтому и гражданская война в России идет, а кто прав, а кто виноват, время покажет.

– Время покажет? А ежели через свою дурость мои сыны за это время головы сложат? Мать чуть ли каждый день в церковь ходит, молится. Да и у самого страх в душу нет-нет да закрадывается. Ладно, это мои дела. Так что вы хотели сказать?

– Возможен налет на поезд банды Грушницкого, Матвей Пахомыч.

– Слышал про эту мерзкую гадину. Так что вы полагаете делать?

– Пока об этом рано говорить, но если все пойдет как надо, поеду с вами дальше, на паровозе. Тогда все и узнаете.

Отойдя от машиниста, я пошел к перрону и как раз застал барона, который, выйдя вперед, обратился к пассажирам:

– Господа офицеры! Обращаюсь к вам! Взываю к вашей чести, мужеству и отваге! Если они у вас есть, подойдите ко мне!

Не ожидал я от него краткой, но при этом предельно эмоциональной речи, которая, к моему немалому удивлению, возымела свое действие. Спустя несколько минут около барона собрались не менее двух десятков человек. Это были разные люди, по облику и по возрасту, но выправка и решительные взгляды говорили сами за себя. Я не подходил к ним, а поэтому не слышал, что он им говорил, но о чем шла речь, догадывался, так как разговор с ними входил в мой план.

Железнодорожный путь был перегорожен тремя большими деревянными крестами, вкопанными в насыпь. На них висели привязанные живые люди. Машинист, коротко выругался, дал долгий гудок и стал тормозить. Осторожно выглянув, чтобы не нарваться на случайную пулю, я быстро бросил взгляд по сторонам. Никакой станции поблизости не наблюдалось. Спустя пять минут паровоз, окутавшись паром, лязгая и скрежеща, медленно остановился, а уже в следующее мгновение из оврагов, изрезавших в этом месте степь, появились всадники. Пока они неторопливо выезжали и выстраивались в линию, я взял стоящую в углу будки винтовку и снова вернулся к окну. Бросил быстрый взгляд в сторону бандитов. Среди них выделялся всадник в белой черкеске и такой же белой папахе. Следом за ним выехали пять тачанок с пулеметами и три подводы, чтобы грузить награбленное.

– Митька! – позвал я помощника машиниста, который по моему приказу сейчас смотрел за степью по другую сторону состава. – Как там?!

– Уже близко скачут!

«Близко. А по времени?» – недовольно подумал я, но ничего говорить не стал. Все что мог, я сделал, оставалось только ждать.

Пару минут бандиты молча стояли, нагоняя страх на пассажиров, а потом главарь выдернул шашку и взмахнул ей над головой, и бандиты с дикими криками, нахлестывая лошадей и размахивая оружием, понеслись к поезду. Двести. Сто пятьдесят. Сто метров. Уже были видны злобные ухмылки и широко раскрытые рты бандитов, изрыгающие мат и угрозы.

«Огонь!» – мысленно скомандовал я, и через пару секунд затарахтел пулемет, а следом за ним раздался треск винтовочных выстрелов. Люди и кони падали на землю. Одни падали замертво, другие корчились, кричали от боли. Зло и радостно я улыбнулся, видя, как менялось выражение лиц бандитов, стирались с их губ злорадные ухмылки, затем недоумение стало меняться на страх. Вместо того чтобы слышать выстрелы в вагонах, слышать истошные крики перепуганных пассажиров, они вдруг увидели перед собой тупое рыло пулемета и с десяток винтовочных дул, когда вдруг резко ушла в сторону одна из дверей теплушек. Еще с полтора десятка стволов появились из окон некоторых вагонов. Не ожидавшие подобной подлости со стороны мирного пассажирского поезда бандиты на несколько секунд просто растерялись, представляя собой удобные мишени для хороших стрелков. Я взял на мушку пулеметчика одной из тачанок, плавно нажал на спусковой крючок, а спустя секунду с удовлетворением увидел, как тот качнулся и упал навзничь, на дно тачанки. Пулемет все бил не переставая, скашивая разворачивающих коней бандитов, которые только сейчас осознали, что попали в засаду. Бандиты, торопясь убежать, разворачиваясь, рвали губы лошадям с такой силой, что с удил срывалась кровавая пена. Снова прицелился, наведя винтовку на спину нахлестывающего лошадь бандита.

– Дядька! Они уже здесь! – вдруг неожиданно закричал Митька, заставив меня дернуться, и, как следовало ожидать, пуля прошла мимо. Вот только бандиту недалеко удалось ускакать, видно кто-то взял его вместе со мной на мушку. Взмахнув руками, он вылетел из седла. Я быстро обежал глазами поле схватки. На земле уже валялись не менее двух десятков убитых и раненых. Сам главарь банды, получив пулю, сейчас лежал под копытами своего коня, широко раскинув руки. Жалобно ржали раненые кони, глухо стонали, валяясь на земле, раненые головорезы Грушницкого. В следующую секунду появился гетманский полуэскадрон. Обойдя состав, он с ходу стал разворачиваться в лаву. Бандиты при виде солдат, даже не пытаясь отстреливаться, пригнувшись к гривам лошадей, гнали их в степь. Все произошло настолько быстро, что ни тачанки, ни подводы не успели толком развернуться, и теперь, когда появилась кавалерия, им больше ничего не оставалось, как бросать на землю оружие и кричать истошными голосами: «Пощады! Сдаемся!»