Евгений Щепетнов - Олигарх

И вот передо мной берсерк в юбке, и даже боевой топорик в руках присутствует. Одно радовало — Ольга еще жива, а если жива и голова у нее цела — мы еще повоюем!

— Что тут?! — послышался шепот у меня за спиной. Это был Афонин — видимо Алексей остался помогать раненой администраторше.

— Херово тут — пробормотал я, и протянул руку назад — Пистолет! Дай пистолет!

— Ты что?! — забормотал Афонин — Это табельное оружие! С какой стати?! Не дам!

Он выглянул из-за плеча и охнул, увидев берсерка в юбке, залитую кровью по самую шею:

— О черт! Дай я!

— Мне, мне дай! — рыкнул я, попытался выхватить пистолет из руки опера, но тот отдернул руку (не ломать же ее?!) и сходу выстрелил в размахивающую топором девку. И…промазал. Он выстрелил три раза подряд, умудрившись все пули послать мимо цели — только одна пуля задела плечо безумной девки, что только еще больше ее разъярило. А она с рычанием, что-то нечленораздельно выкрикивая, несколько раз ударила топором — только не по голове Ольги, а…по животу. Я не понял, что именно она вопила, да и некогда было разбираться — подсечкой сбил опера с ног, а когда он грохнулся на спину, выхватил у него пистолет и одним выстрелом снес безумице верхнюю часть черепа. Я стрелял снизу, не целясь, «по-ковбойски» — некогда было разгибаться и целиться. Каждый из нанесенных ударов мог оказаться последним для моей жены. И еще не успело упасть тело преступницы, как я выронил пистолет и бросился к Ольге.

Она была жива, и как ни странно — пришла в себя. Смотрела на меня непонимающе, будто сквозь сон. Рубленая рана на голове открывала белую кость черепной коробки — скальп сдвинулся на сторону. Но Ольга была жива. Не так просто убить человека, в котором живет частичка меня. Моя кровь.

А потом я посмотрел на ее живот — плоский, красивый животик, который мне так нравился, и который заметно округлился в последние месяцы. И внутри у меня все похолодело. Вместо живота — кровавое месиво из мышц, кишок, и…я даже думать не хотел об ЭТОМ.

— Плохо дело, да? — тихо спросила Ольга, будто не чувствуя боли. Впрочем — она скорее всего и не чувствовала — шок.

— Не разговаривай! — выдавил я из себя — не трать силы!

— Я думала, это ты… — судорожно вздохнув, от чего кровь из разрубленных мышц живота потекла еще сильнее — Открыла, не спросив, а она топором. Потеряла сознание. Очнулась — она бегает, все ломает. Я опять выключилась. Я умру, да?

— Не умрешь — стараясь, чтобы голос не сорвался сказал я, и обернувшись к подошедшему Алексею, приказал — Еще скорую, быстро!

— Уже едет! — кивнул он.

За спиной послышались шаги и Афонин зло сказал:

— Я напишу рапорт! Ты напал на меня! Пистолет отнял! Убил подозреваемую!

Я медленно встал, повернулся к нему — он отшатнулся, видимо все понял. Но уклониться не успел. Прямым ударом я сломал ему нос, потом подскочил к упавшему оперативнику и начал его пинать. Опомнился только тогда, когда Алексей схватил меня сзади, обхватив кольцом рук, и я совершенно автоматически зашвырнул его через всю комнату, едва не сломав ему шею о стену. Извиняться не стал — не надо подходить ко мне сзади. Вот и огреб.

Потом появилась скорая — довольно-таки быстро, минут через пятнадцать. Врачи сделали Ольге укол и унесли ее на носилках. Я и Алексей помогали нести. Я порывался ехать со скорой, но уже понаехала куча народа, начиная с криминалистических групп сразу из двух ведомств, и пока они выясняли, кто здесь должен работать (менты с удовольствием перекинули ответственность на Комитет), меня опросили, а когда закончили — сообщили, что мне придется задержаться в городе, чтобы завершить следственные действия. У меня даже взяли подписку о невыезде — что вообще-то было глупостью. Я ведь якобы сотрудник, а не рядовой гражданин. Впрочем — мне было ни до чего. Я рвался в больницу.

В больнице я оказался через полтора часа после того, как Ольгу увезли на скорой. Потом еще два часа ждал в холле возле операционной, ожидая, когда закончится операция. Я сидел и тупо пялился на стену перед собой, в который уже раз пересчитывая трещинки и думая лишь об одном: нахрена?! Ну нахрена я в это влез?! Вот и результат. И кто виноват? Конечно, не Семичастный — я ведь мог и отказаться. Но все-таки влез. И огреб. Вернее не я огреб, а Ольга — но она ведь часть меня. Так что…

Когда вышел врач, я сразу посмотрел ему в лицо, в глаза. Глаза никогда не врут. И они были грустными, эти самые глаза. Врач подошел ко мне, спросил:

— Вы ее муж?

— Я

— Жива. Состояние средней тяжести, что удивительно при таких тяжелых травмах. На удивление здоровая и крепкая женщина. Я думаю — все с ней будет хорошо. Мы ее собрали, так что жить будет. И даже рожать будет.

Я посмотрел ему в глаза, и он ответил на незаданный вопрос:

— Увы. Ребенка потеряла. Один из ударом пришелся ему по голове. Простите за такие подробности — ее практически разрубили надвое. Шансов не было никаких. Но повторюсь — она еще сможет родить! Через годик, через два — но сможет! Так что…вот так. Простите — я пойду, очень устал.

Врач побрел по коридору, а я опустился на стул, стоявший возле кадки с пальмой, и обхватил голову руками. Все. Все сказано. Эта тварь убила моего ребенка. И этот гад убил! Если бы он дал мне пистолет — я бы уложил сумасшедшую с одного выстрела, а он, трясущимися руками…мразь! Мало я ему рожу набил!

Как оказалось — рожу я этому придурку набил все-таки неслабо. Ему пришлось лечиться в госпитале — сломанный нос, выбитые зубы, сломанные три ребра. Было служебное расследование, и я метался между следователем и больницей, в которой лежала Ольга. Я добился, чтобы меня туда пускали, и чтобы ей выделили отдельную палату. А еще — потребовал, чтобы у меня взяли кровь и влили ей. После вливания моей крови выздоровление пошло ударными темпами.

Едва не дошло до уголовного дела, пока не вмешался Семичастный, который со мной связался, и которому я в подробностях все рассказал. Он мне выговорил за рукоприкладство, и…в общем-то все. Его задание я выполнил, а то, что в конце возник эксцесс исполнителя — так всякое бывает. Особенно если у этого самого исполнителя по вине некого придурка убивают родного сына. Это был сын, да.

Я похоронил его на местном кладбище. Маленький, как игрушечный гробик нес на руках, и сам его опустил, спрыгнув в могилу. Пусть он еще и не родился, пусть его вырвали из чрева матери, но он уже был человеком, он был моим сыном. А значит — должен упокоиться как положено человеку. И памятник ему поставил. Без даты рождения. И без фотографии. « Владимир Михайлович Карпов ». И дата смерти. Может и глупо, конечно — но не для меня. Кто-то скажет, что он еще не был человеком, что это только зародыш, но…пусть тот, кто это скажет, бросает своих мертвых детей в канаву. А я своего сына похоронил как положено. Гранитная глыба с полированной поверхность, и на ней имя.