Роман Злотников - И снова здравствуйте! [litres]

Включив свет, я уселся на кровать и задумался над тем, что же могло произойти.

– Ром, привет! – в комнату влетела сестренка, с разбегу прыгнув на меня. Я подхватил ее в полете и мягко приземлил на колени.

– Ты чего не спишь?

– Тебя ждала!

– И мама тебе разрешила?

Сестренка сердито сморщилась. Ну да, вряд ли мама разрешила. Просто родители были напрочь увлечены каким-то очередным телесериалом. Похоже, «Вечным зовом»… Так что легкий топоток сестры вряд ли услышали.

– А пока тебя не было, к тебе Аленка приходила, – попыталась сестра купить себе «индульгенцию» в обмен на информацию.

– Вот как? – Я удивился. Хм, странно… она же знала, что я на секции.

– Они с мамой на кухне чай пили. А потом мама зачем-то сходила в твою комнату, после чего Аленка ушла. И, знаешь. – Сестренка нахмурила лобик. – Она даже плакала!

Я напрягся. Оп-па – похоже, корни моих текущих проблем во взаимоотношениях с моей любимой выросли из моего собственного дома.

– Ты точно видела?

– Не-а, – замотала Катюня головой. – Я слышала!

– Та-ак… вот что – беги давай в свою комнату и ложись спать. А то тебе от папы с мамой попадет. – Я чмокнул сестру в лобик и выпроводил ее из комнаты. Значит, мама зачем-то заходила ко мне. И после этого Аленке резко поплохело. Та-ак… надо найти то, за чем она заходила. Я мягко подскочил к столу и выдвинул ящик. Не то, не то, не… опа! А письмо Анаит лежит совсем не в той стопке, в которую я его клал. Оно – личное, а почему-то оказалось в деловой переписке! Я быстро выудил конверт и извлек из него письмо. Быстро пробежал глазами. Нет, я его уже читал, но тогда, когда оно пришло. То есть десять дней назад. За это время я даже ответить на него успел… Но тогда я его читал как просто письмо, а сейчас мне надо было понять, что именно в нем привело мою Аленку в такое состояние. Потому что, на мой взгляд, это было вполне себе обычное письмо девочки моего возраста к мальчику моего возраста. Безо всяких там страстей и намеков. Мы вообще с Анаит вполне подружились. Как выяснилось, у нее уже была тайная любовь, по которой она слегка сохла. Ну так, совсем по-девчачьи. Однако эта самая любовь активно не нравилась ни ее маме, ни бабушке. Так что у нас с ней образовался тайный комплот. Она делала вид, что… ну-у-у… короче увлеклась мной, отводя от себя подозрения, а я по-дружески старательно поддерживал эту иллюзию. Тем более что ничего особенно серьезного от меня в связи с этим не требовалось – писать письма, отвечать на ее плюс, по приезде в Москву приглашать ее на прогулки, которые она, кстати, по большей части проводила совсем не со мной…

Освежив в памяти текст письма, я недоуменно пожал плечами. Ну вот из-за чего тут плакать-то? Ну вообще ж ничего нет! После чего засунул его в конверт и-и-и… завертел его в руках. Хм, а может, дело в этом? Моя любовь никакого письма не читала, а просто увидела конверт. На мое имя. От девочки. Украшенный вырезанными из открыток цветочками и сердечками. И тут же напридумывала себе черт знает что. Да еще и мама, поверх всего этого, вероятно, что-то ей сказала. Или скорее перед этим… Она до сих пор не оставила мыслей насчет пропихнуть меня повыше в советскую «элиту». Вследствие чего моя переписка с Анаит ей очень нравилась. Она же была не в курсе нашего с внучкой Амазаспа Хачатуровича комплота! Я вскочил и зло заходил по комнате. Ну мамочка, ну манипулятор… вот какого дьявола она вмешивается в мою жизнь?! Я сам… я остановился и несколько раз глубоко вздохнул. Блин, подростковые гормоны – это полный финиш. Чего распетушился-то? Где вообще вы можете увидеть родителей, которые не вмешиваются в жизнь детей и не пытаются в той или иной степени рулить их жизнью? Да такое сплошь и рядом творится не то что со школьниками, а со вполне себе тридцати-, а то и сорокалетними бородатыми «детишками» – чего уж говорить обо мне? И вообще – помните старый еврейский анекдот: «В чем разница между еврейской мамой и арабским террористом? С арабским террористом можно договориться!» …Ладно, нужно успокоиться и продумать дальнейшие действия. С мамой… с мамой придется поговорить. Влезать в мою жизнь и пытаться делать по-своему она, естественно, не прекратит, но сделать так, чтобы она не пыталась так грубо манипулировать, теоретически возможно. Во всяком случае попытаемся. С Аленкой… сложнее. Как ни крути – дед прав, смесь моей известности и ее мнительности будет той еще гремучей ртутью, которая точно разнесет нашу семью на клочки. В прошлой-то жизни мы встретились, когда у нее за спиной уже был опыт и детских любовей, и студенческих отношений, и разочарований, который она к тому же смогла переосмыслить. А здесь и сейчас она – подросток в пубертатном периоде с вынесенными из книг идеальными представлениями и присущей этому возрасту категоричностью и безапелляционностью суждений. Так что скорее всего она сейчас непоколебимо уверена, что я ее обманывал и вообще предал. Именно этим и объясняется то, что она не ответила на четыре мои попытки дозвониться, которые я предпринял еще из дома дедуси с бабусей. Один раз трубку не взяли вообще, еще один я говорил с ее папой, который, похоже, не воспринял наш разлад всерьез, а два раза мне отвечала ее мама. И вот она со мной разговаривала весьма сухо… Ладно – подождем. Тем более раз у нас тут появляется пауза в отношениях, можно ускорить работу над второй повестью, которая была продолжением первой, и в редакции «Пионерской правды» уже пообещали ее опубликовать. Хотя я к настоящему моменту стал комсомольцем… К тому же две повести по объему уже тянули на книжку. И хотя пока никаких вариантов насчет ее издания не просматривалось, но кто его знает, как оно там в будущем повернется? Вариантов, конечно, нет… ну без блата. Но армянская диаспора – тот еще таран…

Следующий раз мы встретились с Аленкой через четыре дня. В пятницу. В «художке». Она делала вид, что меня не замечает, чем сразу же привлекла к нам обоим всеобщее внимание. Потому как до того мы были что те попугаи-неразлучники. А тут она пропустила занятия в среду, после чего, появившись в пятницу, делает вид, что меня нет. Естественно, нас сразу начали обстреливать любопытными взглядами, потом пошли переглядывания, перешептывания… Я дождался перемены и подошел к любимой.

– Поговорим?

Она вздернула носик.

– Нам не о чем говорить! – Она зло поджала губы и отрезала: – Мне твоя мама все уже рассказала. Будьте счастливы! – после чего вскочила и развернулась, собираясь удалиться с гордо вскинутой головой.

– А мама – это я? Или я все-таки что-то отдельное? У которого может быть какое-то свое мнение, отличающееся от маминого.

Аленка притормозила, но продолжала стоять спиной ко мне. Я же продолжил: