Дмитрий Силлов - Закон войны [litres]

Я скривился, невольно сплюнул. Появилось стойкое желание вымыть руки, держащие это. Вот оно как, значит. Тот идейный молодой пограничник решил сдать умудренного локальными конфликтами усатого ветерана, послав донос куда следует, и по этому поводу из печально известного ведомства на заставу был направлен капитан НКВД для разбирательства.

Впрочем, ничего удивительного. Какое время – такие и люди. Но, как бы там ни было, миллионы этих людей погибли в ужасной войне для того, чтобы мы могли жить в нашем времени, и не мне их судить. Мне их спасти надо. Всех не получится, так хоть некоторых из них.

И это сейчас главное.

Но для этого нужно было кое-что еще…

Вдоль дороги стояли деревянные столбы с проводами. По ходу, и электричество, и связь для заставы. Шестью выстрелами из «нагана» я лишил пограничников и того, и другого, расстреляв белые фарфоровые изоляторы, отлично видимые даже в сгущающихся сумерках. После чего быстро докрутил гайки на смененном колесе, отпер дверь, открывающуюся в непривычную сторону, сел на водительское сиденье, завел «эмку» и поехал по грунтовке в сторону заставы.

Они там и стояли, возле поворота, сержант Иванов и рядовой Сапрыкин, тот, что подвел своего сослуживца под печально знаменитую пятьдесят восьмую статью, которая с учетом того, что обвиняемый был военнослужащим, стопроцентно гарантировала ему расстрел. Хотя вряд ли можно судить советских граждан за то, что они по малейшему подозрению «стучали» на знакомых и незнакомых – та же «пятьдесят восьмая» за недонесение карала весьма сурово…

Завидев черную «эмку», оба бойца вытянулись и отдали честь. Прям как на параде. Ладно.

Возле них я притормозил и кивнул:

– Садитесь.

Судя по тому, как бойцы переглянулись, я понял, что сделал что-то странное – видимо, у энкавэдэшников подвозить пограничников было не принято. Но я тут же исправил ситуацию:

– Дорогу покажете.

Бойцы вроде «отмазку» приняли, загрузились в «эмку» – и мы поехали. В принципе, дорога вела в одном направлении, так что помощи от них не требовалось. Лишь один раз молодой подал голос сзади:

– Товарищ капитан, а где ваш водитель? Вам вроде по званию положено…

– Предпочитаю вести машину сам, руки вроде пока не отсохли, – рыкнул я, подражая голосу вырубленного мной офицера. – Еще вопросы, солдат?

– Н-никак нет, – слегка заикнувшись, проговорил Сапрыкин. И замолчал, словно воды в рот набрал.

Я понимал, что веду себя как последний урод. И что для того, чтобы мой план удался, мне придется стать им на время, ибо лишь нахрапом и лютым командирским рыком удастся мне притупить бдительность советских бойцов, которые в противном случае вмиг распознают, что капитан-то не настоящий…

Застава произвела на меня удручающее впечатление. Длинная кирпичная казарма, небольшой бревенчатый домик – видимо, для офицеров, – плац, тренировочная площадка, кухня, из трубы которой вился хилый дымок, еще несколько скромных одноэтажных строений – небось, клуб, склады, гаражи.

Все…

Правда, возле казармы я заметил броневик и две небольшие пушки, стволы которых были зачехлены. Ну правильно, а чего их расчехлять, когда там, за проволокой, немецкие товарищи?

Пограничники занимались своими делами: один плац подметал, второй в моторе трактора возился, на котором, наверно, контрольно-следовую полосу и распахивали, третий с ведром картошки направлялся на кухню. Но едва черная «эмка» въехала в ворота, бойцы замерли как по команде, словно чудовище увидели.

Я остановил машину, вышел. Огляделся.

Хреново…

Застава словно на столе стоит. Укрытий никаких, даже мешков с песком нет. Только невысокий деревянный забор, который моя «эмка» снесет, если хорошо разгонится. То есть об обороне не может быть и речи… Хотя какая оборона, о чем я? Через несколько часов через границу СССР перевалит военная машина, армада, которая подмяла под себя Европу. Что для них какая-то застава? Так, мишень для одного залпа, после которого здесь никого в живых не останется. Правда, вон там, примерно за полтора километра отсюда, начинался лес. Не рощица, а вполне себе взрослая лесополоса. Ага. Возможно, это шанс…

Я бросил через плечо:

– Командира мне сюда. Быстро.

Впрочем, ко мне уже направлялся офицер, на ходу поправляя портупею. Я в этих шпалах-ромбиках на лацканах гимнастерок пока не особо разбирался, но по решительному выражению лица, походке и развороту плеч было понятно, что это, скорее всего, командир заставы.

Подойдя, офицер вскинул руку к фуражке.

– Товарищ капитан, разрешите представиться. Капитан Арсентьев, начальник заставы…

– Это хорошо, что начальник, – перебил его я, проигнорировав ответное воинское приветствие. – Значит, так, капитан Арсентьев. Приказываю немедленно приступить к эвакуации заставы. Весь запас патронов, снарядов и провизии взять с собой. Выдвигаемся в сторону леса. На сборы полчаса. Кстати, какова численность личного состава и какой транспорт еще есть в наличии?

– Численность сорок два человека… – проговорил капитан, глядя на меня круглыми глазами. – Два грузовика еще есть…

– Отлично, – кивнул я. – Пушки цепляем к грузовикам, бойцы разместятся в них и на броневике. Приказ ясен?

– Так точно, ясен, – отвердевшим голосом произнес капитан, немного пришедший в себя. – Правда, приказ довольно странный. Разрешите поинтересоваться, по какому поводу эвакуация заставы? И кто отдал такой приказ?

К нам начали нерешительно подходить бойцы. Один в очках и с двумя «шпалами» на лацканах: небось, замначальника заставы. Вот он, тот самый момент, когда дашь слабину – и все. Свяжут подозрительного капитана, кинут в кирпичный сарай до выяснения обстоятельств, и придется погибать вместе с этими парнями, жизнь которых сейчас зависит только от меня.

И тогда я начал орать.

– Приказ отдал я!!! Вы называете его странным, офицер?! Вам нужны какие-то разъяснения? Это саботаж, капитан Арсентьев! Еще одно слово, и мне придется вас арестовать как врага народа!

Признаться, мне было жаль этого пограничника, лицо которого мигом стало белым как полотно. Но я ничего не мог поделать. Говорить правду было бессмысленно и опасно для жизни. Потому сейчас я играл крайне мерзкую для меня роль, которую вынужден был играть…

Видя, что капитан в замешательстве, я добил его, несколько снизив децибелы.

– Ты хочешь знать, чей это приказ, капитан? Хорошо, знай. Это личное указание Лаврентия Павловича Берии. Вдаваться в детали не имею права. Если есть сомнения – звони в штаб. Только быстро, каждая минута на счету.

И в последнем предложении я не соврал ни на одну букву.

Я не сомневался, правильно ли назвал имя-отчество наркома, ибо в голове очень к месту вспомнилось окончание детского стишка этих времен, который я где-то когда-то прочитал: «… ликует пионерия, сегодня в гости к нам пришел Лаврентий Палыч Берия». Кстати, при упоминании этих имени-отчества-фамилии капитана чуть удар не хватил. Но он нашел в себе силы повернуться и крикнуть подсевшим голосом: