Михаил Ланцов - Помещик. Том 3. Ратник

Лошади ржали и дергались. Люди туда-сюда снова и что-то орали. Но хуже всего было то, что юные девицы-рабыни завыли от страха, а те, что были постарше их поддержали. Что только подогревало общую истерию.

Однако ничего сверх того не происходило.

Во всяком случае так казалось Камалу, который сидел у костра и прислушивался… присматривался и принюхивался, пытаясь оценить степень угрозы.

Вдруг ему показалось, что в отблесках костра он увидел на опушки леса человеческую фигуру. Камал прищурился и встал, чтобы лучшее ее разглядеть.

И верно — вон — силуэт. Воина, без всякого сомнения. Лицо его было закрыто металлической полумаской, а тело укрыто ламеллярным доспехом. В степи к 1550-ым годам этот тип доспеха вышел из употребления. Однако хватало воинов, которые помнили дедовское воинское снаряжение. Полумаски, к слову, тоже практически не употреблялись, уйдя в прошлое, но и о них помнили. То есть, в глазах сведущих степняков, этот воин стоял в праотеческом защитном комплекте. Без всякого сомнения степном, но древнем… возможно очень древнем…

— Ты видишь его? — тихо спросил Камал.

— Все-таки мы их разбудили… — также тихо прошептал старый соратник.

— А вой?

— Не хочу даже думать об этом…

— Смотрите! Смотрите! — вдруг воскликнул кто-то из воинов, указывая куда-то в сторону от этой фигуры.

Камал приглядел и заметил группу из трех воинов. Грудь их также прикрывал ламелляр, а все остальное защищала кольчуга. Даже лицо. Ибо бармица у них сходилась спереди до самых глаз. Андрей специально на этом настоял, чтобы минимизировать глупые ранения шеи и лица. А потом еще в поединке недавно продемонстрировал, как все может повернуться, при открытой бармице.

Так вот — эти люди также походили на воинов праотеческих дней. Они держали в руках луки и пускали одну стрелу за другой, разя людей Камала. Если те пытались прикрываться умеренных размеров круглыми щитами, то им стреляли в ноги или пояс. Если же бежали, то в спину. Причем кольчуга совершенно не защищала от их стрел. Они пробивали ее словно мешковину. Что пугало особенно.

— Еще! Еще! Глядите! — воскликнул кто-то рядом с Камалом.

Он повернул голову и увидел, с другой стороны от странной фигуры древнего воина появилась другая группа таких же стрелков. И также обрушила град стрел.

— Уходим! Уходим! Прошу! Скорее! — взмолился старый соратник.

— Но…

— Этот вой! Ты разве не понял? Он звал стаю! Таких же мертвецов! Бросаем все и бежим! Сейчас они еще подойдут!

И словно в подтверждение его слов из-за спины этого воина с личиной на лице, вышла еще одна группа воинов и пошла вперед. И тоже начала стрелять.

Луки не хранили с надетой тетивой. Особенно на привале, не ожидая нападения. Поэтому никто особенно в ответ в них не стрелял. Тем более, что луки имели лишь воины, а не пастухи. Отдельные ловкие ребята таки сумели их снарядить. И даже несколько раз в кого-то там попали. Но они стреляли отнюдь не бодкинами. И попадали по ламеллярным пластинам, прикрывающим корпус. И больше двух-трех выстрелов никто из них не успевал сделать…

— Но рабы! — воскликнул Камал.

— Брось! — крикнул старый соратник.

— Нет!

— Ты будешь сражаться с мертвецами?! Безумец! — крикнул этот воин, набегу, направляясь к своему коню.

Шаг. Другой. Третий. Десятый.

Он добежал до бесящегося жеребца. Того напугал вой, крики, общая истерика, запах крови и общая атмосфера страха. Так что пришлось постараться, чтобы закинуть на него седло и надежно закрепить его.

Возиться с заводными лошадьми он уже не стал. Вскочил верхом. И понукая жеребца ногайкой поскакал в темноту. Но пролетев полсотни метров, остановился и обернулся.

Какие-то отдельные воины последовали за ним. И пастухи. Но их было немного. Нападение было внезапным, а стрел у этих ночных гостей много. У каждого по два колчана. Причем полных колчана. И они их не жалели. Отчего буквально за пару минут успели перестрелять десятков шесть или даже семь. Не всех насмерть. Но все равно — не бойцы. Судьба остальных в представлении этого воины была незавидной. Вон — вскакивающих на спины лошадей они стреляли в спину. И мало кто уходил. Обычно падали. А остальные разбегались кто куда. Они тоже заметили, что во всадников стреляют, поэтому прячась за коней, пригибаясь, «рассасываясь» на своих двоих.

Камал же на его глазах вышел вперед с саблей да щитом в руках и что-то крикнул, указывая на воина с личиной. Тот приблизился к нему. И они завертелись в схватке. Очень недолгой. Едва ли пять ударов сердца она продлилась.

Воин в личине нанес два быстрых удара по Камалу. Один в лицо, вынуждая его прикрываться щитом, а второй по ноге. Из-за чего руки Камала распахнулись в попытке удержать равновесие, а сабля воина в личине вспорола ему горло. Все также быстро и непринужденно. Он рубил не как полагается, а крутил лишь кистью. Непривычно. Необычно. И удивительно быстро…

Поединок закончился.

И «мертвецы», как про себя окрестил этих воинов старый соратник Камала, тут же выстрелили из луков. Положив еще больше десяти человек, что сгрудились возле своего уже павшего предводителя. Остальные побежали. Но три секунды спустя им прилетел еще залп. Уже в спину. А потом еще. И еще…

— Держитесь за стремя, — скомандовал старый соратник Камала. — Уходим!

Никто не возражал. Да они, пожалуй, и без такой помощи припустились похлеще добрый жеребцов. Перепугались они. Поэтому безропотно улепетывали от страшного леса всю ночь. Как и те, что разбегался самостоятельно…

[1] Джокер — игральная карта, которая может выполнять роль любой другой.

[2] Крымское акче времен правления Девлет Гирея (1550–1570) имело вес 0,5–0,6 грамм. Так что, тысяч акче была примерно равна 7,35-8,82 пореформенных счетных рубля. А общая выручка за сорок семь юниц составила бы не менее 345,5 рублей, но, скорее всего, ближе к 500.

1554 год, 8 июля, Москва

Иоанн Васильевич вышел из Успенского собора. Обернулся. И истово, широко перекрестился.

Следом за ним повалили бояре с самыми видными старшинами московской поместной службы. Никакого праздника не было. Однако, пользуясь случаем, они решили присоединится к молитве царя на заутренней службе. Чтобы на глаза попасться лишний раз. Из-за чего в который раз в Успенском соборе образовалось своего рода столпотворение. Как и подле него. Ибо уважаемых людей сопровождали другие, менее уважаемые, которым места в храме не хватило. И пришлось всю службу стоять подле него.

— Видишь, — обратился царь к митрополиту, — сколько людей. Какая тяга у них к духовному стяжательству! А ты мне все про язычество талдычишь. Что дескать сильно оно еще. И что нужно бороться за торжество веры христианской. Все уши прожужжал.