Анатолий Дроздов - Малахольный экстрасенс

Ладонь скользнула по хребту.

— Грыжа пояснично-крестцового отдела позвоночника…

«Твою мать!» — подумал Семен. Грыжу ему определили после рентгенографического исследования, да и то не сразу — понадобилось несколько снимков. А этот только приложил руку…

— Повернитесь на спину, — попросил экстрасенс.

Семен подчинился. Экстрасенс провел рукой по грудине, задержал ладонь над мечевидным отростком.

— Гипертрофия левого предсердия, полагаю, в связи с гипертонией. Не критично, но заняться стоит.

«Мне кардиограмму несколько раз снимали…»

Экстрасенс провел ладонью по животу Семена, оттянул резинку трусов и сунул руку к промежности. Подержал некоторое время и убрал.

— Простата увеличена, примерно вдвое от нормы, — сообщил. — На рак не похоже, жар не такой, да и метастазов в позвоночнике не наблюдается. Скорей всего, аденома. Затруднения с мочеиспусканием имеются?

— Пока терпимо, — буркнул Терещенко.

— Осмотр закончен, — сказал экстрасенс и направился к умывальнику.

— Вы можете обнаруженное исцелить? — спросил Семен.

— Да, — ответил экстрасенс, не оборачиваясь. — Не знаю, как насчет грыжи в позвоночнике и остеохондроза, остальное поддается. Два-три сеанса…

«Мальчик не знает себе цены, — думал Терещенко, лихорадочно одеваясь. — Тут только диагностика на Ленинскую премию тянет, если не на Нобелевскую. А если еще вылечить… Ну, Комарик, ну, умница! Озолочу!»

— Идемте, — предложил Семен, повязав галстук. В кабине он сказал, встретившей их вопросительным взглядом ординатору. — Виктория Петровна, подождите в приемной!

Комарик насупилась, но послушно встала.

— Итак, чем могу быть полезен? — спросил Терещенко, когда дверь за ординатором закрылась.

Экстрасенса он слушал, убеждаясь, что не ошибся. Боже, как мелко! Какое-то ДЦП. Он точно не знает себе цену!

— Согласен, — сказал, после того как гость смолк. — Даже более. Готов создать в клинике отделение под вас. Заведующей предлагаю назначить Викторию Петровну. Не возражаете?

— Нет, — улыбнулся Мурашко. — Сам хотел об этом просить.

— Дальше, — продолжил Терещенко. — Никаких денег брать с вас не буду — ни по ведомости, ни наличными. Персоналу доплачивайте, если хотите, мне не нужно. Взамен будете принимать больных, которых приведу. Только я и никто больше! — добавил, увидев его недовольный взгляд. — Можете брать с них деньги — не в моем присутствии, конечно.

— Только не с онкологией! — покрутил головой гость. — Пробовал, бесполезно. Остальное по мере возможности. Я не бог.

— Договорились! — поспешил Терещенко. «Тут и без онкологии хватит!» — подумал. — Теперь главное: нужно разрешение Минздрава. Я, конечно, похлопочу, но не уверен, что получится.

— А если мои способности подтвердит экспертная комиссия министерства? — поинтересовался экстрасенс.

— Как ее собрать? — вздохнул Терещенко.

— Разрешите? — гость указал на телефон.

Семен кивнул. Гость встал, придвинул к себе аппарат и стал накручивать диск.

— Алло? — заговорил в микрофон. — Добрый вечер, Люся! Как дела у моей пери?.. Обижаешься? Ну, да, всего одна статья. Предлагаю продолжение банкета… Да, да, ты верно поняла — я о комиссии Минздрава. Есть возможность провести ее на базе Минской областной клиники. Главный врач, Семен Яковлевич Терещенко, согласился оказать содействие. Как раз из его кабинета звоню… Вам привет от Гуссейновой, — повернулся он к Семену. Терещенко кивнул — эту журналистку он знал. — Договорились? Целую! Вот и все, — улыбнулся он, положив трубку. — Люся, как танк, любую комиссию продавит.

— Спасибо! — поблагодарил Терещенко. — Что ж… До связи?

Экстрасенс кивнул, попрощался и вышел.

«Замечательно! — подумал Терещенко, проводив его взглядом. — Что ж, Семен… Тебе, кажется, повезло».

Под мероприятие отвели актовый зал клиники. Здесь он имелся. Ну, а как иначе? Где проводить собрание коллектива, знакомить его с последними решениями партии и правительства, награждать отличившихся в социалистическом соревновании и принимать повышенные обязательства? Хотя какие они могут быть у врачей? Больше ног и рук отрезать, удалить аппендицитов или селезенок? Шучу. Хотя… КПСС в своем стремлении подвести всех под одну гребенку до чего угодно додумается.

Почему Терещенко выбрал это, а не другое помещение, я понял, переступив порог зала. Почти все места оказались заняты. Преимущественно людьми в белых халатах, но встречались и без них. Свободен только ряд перед сценой. Перед ней — стол, накрытый простыней — это по моей просьбе. На сцене — стол подлиннее, там же стулья для членов комиссии. Президиум, мать его.

Люся с Сашей были уже здесь. Я обнялся с Гуссейновой, пожал руку Лукьянову.

— Ну, что дадим жару? — поинтересовалась у меня Люся.

— Порвем, как Тузик грелку, — пообещал я.

Саша засмеялся.

— Меня в фас не снимать! — напомнил я.

— Не переживай, Миша! — заверил Саша. — Лиц хватит.

Это точно. В той жизни Саша с Люсей как-то пригласили меня на эксперимент с бабкой Федорой. Я в ту пору преподавал, времени хватало, потому согласился. Было любопытно. В клинике меня облачили в белый халат и посадили в президиум. Это фото и опубликовала газета. После чего начался ад. Мне звонили сослуживцы и знакомые, просили адрес Федоры. Хотя результат ее воздействия оказался нулевым, никого бабка не исцелила. Когда упрекнули, ответили, что всему причиной лекарства, которыми пичкали пациентов. Химия помешала воздействию волшебных рук бабули…

Люся с Сашей принялись обсуждать ракурсы съемки. Я отошел, чтобы не мешать, и молча наблюдал за друзьями. В той жизни наши пути с Люсей разошлись, а вот с Сашей дружили до конца. В последние годы только перезванивались, но я был рад слышать его голос, как и он мой. Саша перенесет несколько тяжелейших операций — рак, но выживет. Мы с ним как-то быстро сошлись — сначала по работе, потом это переросло в дружбу. Как и все фотокорреспонденты, Саша — фанат своей профессии. Снимает великолепно, а вот писать не умеет. На том и сблизились. Ответственный секретарь редакции принимал от фотокорреспондентов снимки только с текстовками — двумя-тремя предложениями, поясняющими изображение. Журналисты «Советской Белоруссии», считающие себя мэтрами, писать их не хотели. За текстовку платили рубль — мало. Но что значил рубль на исходе 80-х? Полноценный обед из трех-четырех блюд в столовой Дома Печати. Две пачки сигарет в картонной пачке, или три — в бумажной. Пять буханок хлеба. Я рос сиротой при живой матери, ценить копейку научился…

От воспоминаний меня оторвала Вика. Появившись в зале и окинув его взглядом, направилась ко мне. Выглядела она встревоженной.