Андрей Шопперт - Колхозное строительство 5 [СИ]

Классно-то как! В смысле — хреново всё. Вот эту Орлову и будем показывать Брежневу с компанией для сравнения.

Председателя колхоза «Стахановец» звали не Иван Иванович, а Ферапонт Петрович Головатов.

— Головатов? Знакомая фамилия. Стоять, бояться! Вы тот человек, про которого мне Аветисян рассказывал. Пчеловод? Давно было.

— Ну, было.

— Товарищи, послушайте, а вы знаете, что за дедушка стоит перед нами в этих кирзовых сапогах?

Народ зашушукался.

— Рассказываю. В декабре 1942 этот дедушка повёз бидоны с мёдом за 200 километров от хутора Степной, на городской рынок Саратова, где для него соорудили отдельную палатку. За несколько дней Ферапонт Петрович собрал мешок денег. Мёд был очень дорогой — 1 кг стоил 500 рублей, а в тот год Ферапонт Головатый собрал 200 кг мёда, после чего пришёл к директору Саратовского авиазавода с просьбой продать ему истребитель, оценённый теми в 100 тысяч рублей. И это не конец истории: самолёт отслужил свой срок, и Ферапонт Петрович купил этому же лётчику ещё один. И до Берлина этот самолёт долетел. Мне эту историю рассказал Аветисян Гурген Арташесович, заведующий кафедрой пчеловодства сельхозакадемии имени Тимирязева.

— И что случилось с вами потом? — подключился Гагарин.

— Изба моя стояла на окраине села и мешала окультуривать прилегающие сельхозугодья. Мне предложили выселиться из старого дома, но новый взамен не дали. Ну, я наотрез отказался переселяться — был арестован, провёл 10 месяцев в одиночной камере, после чего благополучно вернулся в село. Только там жизни не дали. Пришлось вот к родне под Москву переселяться. Мне уж годков много, а люд не даёт на покой уйти. Некому робить.

Ссуки.

Событие тридцать восьмое

Из разговора двух дорожных рабочих:

— Слышь, Петрович, нашу дорогу, ну ту, что мы в прошлом месяце ремонтировали, опять раздолбали!

— Блин блинский! Они чего, по ней на машинах ездят, что ли?

Целый автопробег. Несколько новых Вагранов, две Турьи, Чайки, милиция на УАЗиках, даже Урал один позади ревёт. Ещё три автобуса с киношниками и журналистами. Автопробег по Московской области. Первым делом заехали в Орлова. Дорогу Пётр специально запретил приводить в божеский вид. Встали перед развороченной свороткой. Классно встали. Теперь при всём желании не развернуться. Нужно сначала с задними автобусами и Уралом повозиться, сдавая их задом. Брежнев с Черненко и Подгорным из машин вылезли на солнышко посмотрели и плащи в машину назад забросили. Из другой машины вышел и проделал похожую операцию Косыгин. Градусов двадцать и ни ветерка, ни облачка. Словно и, правда, лето вернулось. Даже птички какие-то стрекочут.

— Это ты, Пётр Миронович, зачем нас в эту деревню привёз? — сделал пару шагов к встречающим, тем же дивчулям, Черненко, но ЛУЖА, и не решился товарищ.

Не старый ещё, пятьдесят семь лет. Сейчас чётко видно, что мать бурятка или тувинка, откуда-то оттуда ведь. Сибиряк. Пока даже не член ЦК. Трудится с 1965 года заведующий Общим отделом ЦК КПСС. Черненко ведает почтой, адресованной генсеку. Прописывает предварительные ответы. К заседаниям Политбюро готовит вопросы и подбирает материалы. Устиныч всегда в курсе всего происходящего в высшем партийном эшелоне, обязательно вовремя подскажет Брежневу о чьём-то приближающемся юбилее. Интересно, а что сейчас подскажет?

— Эту деревню нужно обязательно посетить, — вот как сейчас выкрутятся.

— Костя, подгони Урал, — ай, молодец Брежнев.

Урал преодолел водный рубеж. Покушали хлеба соли. Пошли к коровнику. Встали. Опять грязь по колено.

— Ты, Петро, парень хороший, конечно, но ведь всему предел есть. Самую захудалую деревню выбрал? — Брежнев желваками играет. Это нормально, как сказал бы герой Бушкова, который «Пиранья». Ещё ведь одна точно такая в семнадцати верстах, не в километрах же эти колеи и буераки считать. И это всего в часе езды от столицы.

— Нет, Леонид Ильич, самая захудалая следующая, — всегда нужно говорить правду.

— Ты, думаешь, я не знаю! Где столько денег, чтобы к каждой деревне…

— Леонид Ильич, можно я в конце поездки про деньги? — сейчас взбрыкнёт.

— Озвучишь? — улыбнулся краешком рта.

— Непременно.

— Хрен с тобой. Вези в следующую.

Колхоз «Заветы Ильича» отличался от «Стахановца» только тем, что коровника было два, а дивчули вышли встречать в белых халатах. Это что, у них даже сарафанов нет, или это они из себя доярок изображали. Да в таком халатике не дойти до коровы. Сразу зелёным станет. Брежнев хмурился, сопровождающие шипели на Петра, он даже сам подумал, а не переборщил ли. Целый час по почти хорошей дороге возвращались в сторону Москвы. Ехали в Захарьинские дворики. Пётр сидел на сидении рядом с Брежневым и молчал. Тот тоже сидел молча, достал блокнотик и биковской шариковой ручкой, что-то каракулил. И так почерк у Генсека не очень, а тут ещё рытвины на дорогах объезжать. Самое интересное, что их недавно заделывали. Видны чёрные заплатки. Вопрос, а почему не все, как-то получается, что через одну. Мало асфальта, или слепые автодорожники? Кроты! Вон, ям понарыли.

За пару километров от «Верного Ленинца» начались улучшения. За ремонтниками стали присматривать. Ямы исчезли, перестали пропускать. Очками обзавелись. Рассмотрели.

Свернули. Остановились. Брежнев приказал. А что молодец Зарипов. Плакат на дороге: «Дорогой Леонид Ильич! Спасибо вам»! И сразу за плакатом начинается небывальщина. Стоит улица из теремов. В прямом смысле. Купили оборудование и стали сами делать оцилиндрованные брёвна. И из них полутораэтажные дома (с мансардой). И под черепичными крышами. И с резным крыльцом. И между домом и дорогой тротуар из бехатона. Двуцветный. Кирпично-жёлтый. И кедры, молоденькие, человеку по грудь, через пятнадцать метров в специальных приливах к тротуару. А с другой стороны бехатоновой дорожки из арматуры сделаны нависающие над тротуаром конструкции оплетённые девичьим виноградом. Сейчас в сентябре красные огромные резные листья прямо горят на солнце.

— Это твоя потёмкинская деревня? — Брежнев стал выбираться из машины.

— Это улица молодожёнов. Село чуть дальше. Всем, кто женится, выдаётся вот такой дом. Канализация, отопление, горячая вода. Вон, котельня, на холме.

— А там чего дымит? — рядом с котельной и правда из высокой трубы валил дым.

— Мастерская по изготовлению люстр. Художник один построил.

— Ты, думаешь, Пётр, мне не докладывали об этой мастерской твоей. Ещё Семичастный всё выложил.

— Лучше бы искал, кто Суслова застрелил, — пнул дохлую собаку Пётр. Точно знал, что это замечание Генсеку понравится.

— Я ему слово в слово сказал. Пусть работают. Покажешь?

— Для того и приехали.