Сергей Сиверс - Хроники Януса

…Издав предсмертное блеяние, ягнёнок застыл. Его большой чёрный зрачок безразлично смотрел в небо. Авгур вынул нож из его шеи, чтобы снова вонзить в живот. Сделав широкий разрез, он отложил нож. Тело ягнёнка ходило волнами пока он нащупывал внутри печень. Наконец, нащупав, он уцепился и вытянул её. Стоял июнь, но первый месяц лета был холодным. Его рука была по локоть в крови и от неё шёл пар – в ладони авгур сжимал небольшой красный кусок. Запах ягнячьей крови и внутренностей доносился до нас. Мы с Плинией сидели на ступенях, покрытых медвежьей шкурой, в то время как остальные присутствующие стояли. Авгур положил печень на серебряное блюдо. Затем взял нож и разрезал её надвое. Сейчас он будет гадать. Стояла тишина, лишь тихо пощёлкивало горящее масло в чашах – а нас, словно бич, «щёлкал» каждый его вздох; каждое движение его бровей и поворот головы. Он гадал по внутренностям, а мы гадали по нему. Он исследовал кусок ягнячьей плоти, расправляя её красными от крови ладонями и вглядываясь туда как в свиток, где были написаны буквы, ведомые лишь ему одному. А мы исследовали его лицо и пытались прочесть его мысли. Он гадал по печени. Мы гадали по его сердцу. Потому что из его сердца будет исходить желание сделать нас счастливыми или несчастными…

Наконец старый авгур закончил, вздохнул и отложил чашу. Затем сделал нам знак подняться и подойти. Мы тут же встали и подошли. Его лицо было серьёзно, даже я бы сказал, напряженно. Глядя на его лицо, ко мне и Плинии стали подступать тревожные предчувствия. Усугубляя их, он, кажется, нарочно держал долгую паузу, которая нам казалась пыткой. Затем он посмотрел на каждого и произнёс «добрые знаки». И уже громче: «добрые знаки!», на сей раз с улыбкой. Свидетели радостно закричали. Я засмеялся. Плиния закрыла ладонями лицо. Мы были счастливы. Авгур макнул средним пальцем в кровь ягненка и прочертил линию от лба до переносицы носа сначала мне, затем Плинии. Боги благоволили нам.

После того как мы произнесли клятвы верности и съели ритуального хлеба, понтифик накрыл покрывалом голову и взглянул на меня. Я уже знал что мне нужно говорить. Я спросил «скажи, где ты теперь и какое теперь твоё имя?». Неважно как её звали. Она ответила как то предписывал наш обычай:

ubi tu es Lucius, ibi ego sum Lucia.

Где ты Луций, там и я, Луция.

Позже я узнал, что у Фабии было очень сильное чувство ко мне. Никто не виноват, что всё вышло по-другому; тем более я не испытываю даже малейших угрызений совести за то, что выбрал не её. Ибо из дальнейших поступков Фабии, я понял, что та её часть, которую я отторгал, возобладала и подчинила всё хорошее, что восторгало меня в ней. Однако не буду забегать вперёд.

Повторюсь, что двадцати годам Фабия сделалась одной из первых красавиц Рима. Знатные и богатые семьи сватали своих отпрысков к ней, и те порой стояли в очереди подобно женихам Пенелопы. Фабия говорила, что после того как её отец ослеп, он чаще стал советоваться с матерью и братом. Отец её, также, хорошо знал, что мы встречаемся. Я, в свою очередь, знал, что её отец прекрасно относится ко мне. В один из визитов наши отцы решили это обсудить. Я был недалеко. Стоя за деревом в саду я ненароком это подслушал, когда они проходили мимо. Я отчётливо услышал фразу из уст Марка Амбуста: «Пришло время. Боги благоволят нашим детям».

Теперь я могу сказать: есть слепцы, которым боги, подобно Тиресию, открывают дар пророчества, ибо пророчество – тот же род зрения. Марк Фабий Амбуст не был одним из них. Он знал свою дочь хуже, чем я.

До всего же вышеописанного – то есть, желания наших отцов породниться – я уже упоминал, что Фабия никогда не вела себя со мной так, как с прочими молодыми людьми; это их, богатых, но порой недалёких и лишённых остроты ума, она своим поведением дразнила, затем ставила впросак и зло высмеивала. Мне было жаль их, часть из которых я знал лично, ибо попасть под язык Фабии и не выглядеть глупо было сложно – но, вместе, было страшно любопытно слушать её рассказы о кавалерах, ибо она не делала из этого тайн для меня.

Вот одна такая весёлая история, которую я перескажу по памяти её же языком:

«… мне сразу стало ясно кто он, и дальнейший разговор для меня уже не имел смысла, если бы не дурацкие правила этикета, требующие провести с ним некоторое время, прежде чем попрощаться. Клянусь венцом Селены, я уже научилась по лицу обнаруживать присутствие ума в таких: его сладострастные глазки, оттопыренная нижняя губа и привычка покачивать головой для придания значимости своим словам показывали, что он туп и самодоволен, при том настолько уверен, что я именно его хочу в мужья, что я просто не смогла отказать себе в удовольствии повеселиться. Я не стала разубеждать его…

– Знает ли благородный Гней, что многие из молодых людей мечтают заслужить моё расположение? – спросила я.

– Конечно, о Фабия.

– На что ты готов ради меня, Гней?

– На всё, богиня.

– Не кощунствуй. Боги мстительны. Они могут наказать смертью, если девушек называют богинями.

– И пусть, и пусть. Я готов умереть за тебя, божественная Фабия!

– Вот слова настоящего мужчины, – похвалила я.

Я подвинулась вплотную.

– Никто мне не говорил этого. Обними же меня, славный Гней.

Он вытянул руку и с силой прижал меня.

– О, какое объятие. Но умей сдерживать свою страсть, Гней…

Он, часто дыша, ослабил объятие.

– Ты умеешь хранить секреты? – сказала я и таинственно посмотрела ему в глаза.

Он закивал.

Вздохнув, я прошептала ему на ухо:

– Признаюсь тебе, я очень порочна. Я участвовала в оргиях Волупии. Да будет тебе известно, Гней, Волупия наделила меня даром неуёмной любовной страсти. Мне нужен не просто любовник, мне нужен самый пылкий любовник в Риме. Готов ли ты быть им? Готов ли утолить мою страсть, Гней, хватит ли у тебя сил?

Я видела, как слыша мой шёпот, он прерывисто дышит, лицо его краснеет, а глаза блестят похотливым блеском. Он сглотнул слюну и пробормотал:

– Клянусь всеми фавнами земли… смогу, царица. Смогу, прекраснейшая Фабия. Я приму снадобье, которое увеличит мою мужскую силу вдвое.

Я одобрительно кивнула.

– Это славно. Но ни одно снадобье не сравнится с Дарами Сатира. Это семена мне привезли из Каппадокии. Сила их огромна, мужчина съевший их получит похоть Луперка и мощь Приапа.

Я взяла со стола мешочек, и развязала его:

– Когда они начнут действовать, ты сам почувствуешь это. В доме лишь только мы, да пара слуг. Родителей нет. Мы уединимся, чтобы сполна разделить нашу страсть.

Гней задрожал от восторга.

– С радостью. C радостью, божественная Фабия. Ты увидишь, я не подведу тебя.

– Дай же мне свою ладонь, славный Гней.