Алексей Вязовский - Я – Распутин

– У него припадок!

– Держите голову, господа!

– Ольга Владимировна, надо послать за доктором.

– Не надо, сейчас пройдет.

Слова женщины оказались верными – спазмы перестали бить тело, я смог вдохнуть полной грудью. Несколько рук меня подняли, понесли куда-то.

– Осторожнее, Ивашка, ступеньки.

– Не первый раз, ваш-дит-ство, – пробасил кто-то, приподнимая меня. – Понимаем-с.

Переноска завершилась благополучно, меня опустили во что-то мягкое.

– Господа, оставьте нас. Страннику нужен покой.

Послышались шаги, хлопнула дверь. Мне ко лбу приложили мокрое полотенце, обтерли лицо. Я чуть не застонал от удовольствия – так это было приятно, и открыл глаза.

Я лежал в кровати в большой светлой комнате. Рядом сидела брюнетка с породистым лицом и сложной, высокой прической. Одета она было в глухое платье «под старину».

– Очнулись, Григорий Ефимович? – женщина нежно провела ладонью по моему лицу.

Почему Ефимович? Я же Петрович… Рука брюнетки дошла до бороды, спустилась на грудь. Бороды?!

Я чуть не закричал, резко сел в кровати. Голова закружилась, меня качнуло. Женщина забеспокоилась:

– Дорогой мой, не надо волноваться, будьте любезны, ложитесь обратно… – Под нажимом ее ладоней я вновь опустился в кровать, глубоко вздохнул. Тело слушалось плохо, я был словно космонавт в необмятом скафандре.

– Сейчас скажу повару, чтобы согрел вам куриный бульон, вам всегда помогает после припадков.

Брюнетка, шурша юбками, вышла из комнаты, а я с трудом спустил ноги на пол и оглядел комнату в поисках зеркала. Нашелся только таз с водой на табуретке, и в нем отразилось… обветренное морщинистое лицо с крупным бугристым носом, полными плотоядными губами, длинной черной бородой и глубоко сидящими глазами. Длинные волосы были разделены пробором надвое. Пробор, которого я никогда не делал… Да что со мной? Я поднял руку потрогать пробор и нащупал справа большую шишку. Почему-то открыл рот, посмотрел на ровные белые зубы. Ощупал себя руками.

Тело не мое. Руки не мои. Я не я.

А кто?

Женщина сказала «Григорий Ефимович».

И тут меня подбросило. Я что, в теле Распутина?!

Я рухнул на кровать, завывая от ужаса, и снова провалился в темноту.

В себя я пришел только ночью. Открыл глаза – комната на месте. Закрыл глаза.

Если я потерял сознание в архиве и до сих пор не пришел в себя? И все вокруг – галлюцинация? Тогда надо спать и надеяться на врачей. А если нет?

На стенке рядом с подушкой зашуршало, я снова открыл глаза и увидел таракана. Это было так реально и так неожиданно, что я шарахнулся.

– Очнулись, Григорий Ефимович?

Оказывается, я в комнате был не один, рядом проснулась сиделка. В полумраке ее не разглядеть, лампадка у икон дает слишком мало света… Лампадка! Я застонал и снова потерял сознание.

Вроде бы ненадолго – все еще ночь. Или это следующая? Глюк никуда не делся, стоило мне пошевелиться, как сиделка завозилась и открыла глаза; пришлось мне замереть и изобразить спящего.

Распутин! Юродивый сибирский крестьянин, целитель, друг царской семьи. Был застрелен в декабре 1916 года в доме князя Юсупова.

С большим трудом я не поддался истерике. Глюк, глюк, конечно же глюк… Но внутренний голос мерзенько подначивал: ага, конечно, головой ты не ударялся, в роду подобных болезней не было, не кололся, не нюхал…

Нюхал!!! А что если Федя подсыпал мне клофелину, или что там подсыпают? Ну да, мы поехали на шашлыки, вот там и… «А почему ты тогда не помнишь поездку? – осведомился внутренний голос. – Память отшибло?» Ну да, как там мама это называла – ретроградная амнезия.

А если не глюк, если я действительно Распутин? Тогда мне конец. Я же ничего тут не знаю, не умею… даже эти чертовы портянки сам вряд ли намотаю. Я хоть и служил год в армии, но у нас уже были берцы с носками. Господи, о чем я думаю…

Господи!!! Да меня только за незнание молитв сожрут с потрохами, Гришку в хлыстовстве обвиняли, духовная консистория – эдакие православные инквизиторы – расследовала. И он чудом проскочил мимо монастырской тюрьмы, а там как бы не хуже, чем на царской каторге. Я напрягся, вспомнил «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся». Проговорил про себя Символ Веры. Нет, кое-что я из православного НЗ вполне знал. Но сильно ли мне это поможет?

Сдаваться властям? Рассказать правду? Так туда же, в монастырскую тюрьму и упекут, как свихнувшегося на религиозной почве. Сиди себе на цепи да жри хлеб с водой. Ладно, хватит паниковать, делать-то что? Если это глюк, то ничего, ждать помощи извне. А если… нет?

А если нет, то надо быть Распутиным – наглым, самоуверенным, властным, иначе сожрут и косточек не оставят. Я как-то раз уже был им – несколько лет назад, к столетию Февральской революции, на истфаке сделали драматический проект «Гибель империи», и меня под общий хохот определили на роль Гришки… Вот оттуда и пошел мой интерес, тогда я впервые зарылся в документы, а худрук театрального кружка ставил мне жесты и повадку, ну, как он сам это понимал, все же лучше, чем ничего.

Хорошо, тогда надо определиться, где я. Как там эту тетку называли, Ольга Владимировна? А мужика – ваш-дит-ство? А, это ваше превосходительство, значит, он в генеральском чине. Так, кто из поклонниц Распутина носил такое имя? Головина – нет, Вырубова – нет, Лохтина – да! Именно Ольга Владимировна! И она замужем за действительным статским советником, инженером Лохтиным, смотрителем дорог в Царском Селе. А действительный статский – как раз генеральский чин.

Распутин вылечил Лохтину от какого-то кишечного заболевания – и с тех пор она стала его большой поклонницей. Судя по нежным поглаживаниям, даже больше чем поклонницей. Если я в доме Лохтиных, то на дворе 1905-й или 1906 год. Русско-японская война уже закончилась, расстреляно в Москве Декабрьское восстание. Революция еще протянет годик, потом семь лет покоя, война и вторая Смута с Гражданской…

Мои мысли перескочили на семью. Мою, не Распутина. Если в том, моем времени я умер и сюда переместилось только сознание – родители же с ума сойдут. Я единственный ребенок – ни братьев, ни сестер. Но если сознание просто раздвоилось? И в Распутина угодила моя копия? Я прислушался к себе. Никакого отклика настоящего старца в голове не ощущалось.

Меня снова захлестнуло ужасом, и я чуть не заорал. Столько лет изучать Распутина и угодить в тело старца. Хотя какой он старец. Распутину… то есть считаем, что мне, тридцать шесть лет – самый расцвет сил. В селе Покровское, что рядом с Тюменью, его ждут жена и трое детей.

Два дня я валялся в кровати, слушал разговоры и выгонял хозяйку и прислугу при любом неприятном вопросе. И молчал, молчал, читал газеты – я потребовал принести все доступные. Да, слишком подробный глюк, до мелочей, не надо так долго копаться в архивах. Октябрь шестого года…