Борис Батыршин - Тайна для библиотекаря

День прошёл без приключений. Не желая загонять лошадей, мы двигались, чередуя крупный шаг со строевой рысью, и вполне могли бы к полуночи добраться до цели нашего вояжа. Но Ростовцев решил не рисковать и сделать небольшой крюк, заночевав в селе Воскресенское, имении старинного приятеля его отца, гофмейстера двора Его Императорского Величества графа Тюфякина, от которого до сельца Павлово оставалось ещё вёрст двадцать. Самого графа в имении не оказалось, он был в Петербурге, где исполнял нелёгкие обязанности вице-директора Императорских театров. Управляющий Ростовцева в лицо не знал, но, увидев гусарскую форму и услыхав грозное „коней вели обиходить и накормить, кан-налья, а нам – чтоб сейчас ужин и постели!“ – спорить с важными гостями не рискнул.

За грозным окриком последовали неизбежная суета дворни, потом – обильное застолье и мягкие постели. На этот раз мы тронулись в путь в пять утра, едва проглотив завтрак. Перед отъездом Ростовцев потребовал у управляющего два комплекта крестьянского платья. Тот удивлённо крякнул – „чего только придумают господа!“ но принёс требуемое. Из Воскресенского мы выехали в облике то ли зажиточных крестьян, то ли мелких купцов: суконные армяки, поддевки и порты из полосатой бело-синей льняной ткани с хорошими козловыми сапогами. Сабли и пистолеты предусмотрительно завернули в тряпицы, а форменные гусарские вальтрапы прикрыли потёртыми попонками, позаимствованными на конюшне. Сделано это было по моему настоянию: окрестности Богородска сейчас под плотным контролем партизан Герасима Курина, а я хорошо помнил, что в прошлой истории мужички-богоносцы слабо заморачивались вопросами патриотизма и далеко не всегда давали себе труд отличить французский мундир от русского. Рассуждали просто: пори вилами всех, Господь на небесах разберёт, тем более, что богатую добычу можно взять с офицера, и неважно, какому из двух Императоров тот служил при жизни…

Нам повезло: на просёлочной дороге мы нос к носу напоролись на разъезд павлоградских гусар. Их бирюзовые с алыми шнурами ментики поверх зелёных доломанов поручик узнал издали, а узнав – приподнялся на стременах и радостно замахал шапкой. Я же, извернувшись в седле, полез в седельный чемодан за фуражкой и форменной курткой, перешитой из старого, поношенного доломана – скрывать наше подлинное обличие больше не имело смысла.

Старшим у павлоградцев оказался совсем юный корнет, живо напомнивший мне нашего Веденякина – безусый, румяный, пухлые щеки с девичьим пушком. Узнав, кто мы такие, он подобрался, поприветствовал Ростовцева, вскинув ладонь к киверу, и поручик, после секундного колебания ответил тем же, коснувшись кончиками пальцев меховой оторочки своей суконной крестьянской шапки. На бумагу, выданную поручику в ставке светлейшего, корнет даже не взглянул: „вот приедем, отдадите господину штаб-ротмистру, а мне недосуг сейчас разбирать!“ – и повернул коня, сделав знак следовать за собой. Мы подчинились, причём я обратил внимание, что двое из четырёх гусар поехали за нами следом, как бы невзначай положив ладони на торчащие из ольстров пистолетные рукояти. Корнет-то молодец – хоть и молод, а службу помнит и бдительности не теряет.

До богатого села Павлова, где встали на постой павлоградцы, оставалось вёрст семь. По дороге мы разговорились, и корнет – фамилия его была Алфёров, из помещиков Екатеринославской губернии – объяснил, что полк их вообще-то, состоит в Третьей обсервационной армии генерала Тормасова. Эскадрон же, в котором корнет числится субалтерном, занимался набором в подмосковных губерниях рекрутов, и когда части маршала Нея заняли город Богородск и стали рассылать по всему уезду фуражиров – были подчинены начальнику Владимирского ополчения, князю Голицыну. О крестьянском воинстве Герасима Курина он рассказывал много и с подробностями.

– …сбились, значит, местные мужички – а они тут зажиточные, из государственных крестьян, крепости отродясь не нюхали – в дружину самообороны. Начальствовать над собой выбрали главных заводил, местных жителей, Курина Герасима и Егора Стулова, и на сходе порешили задать лягушатникам перца. Неделю назад распушили крупный обоз в сельце Большой двор – взяли пленных, две обозные телеги, да ружей с десяток. О конфузии доложили Нею, тот осерчал и велел примерно мужичков наказать. Но не тут-то было: Курин со товарищи успели собрать тысячи три пешего войска и с полтысячи верхоконных.

– Три тысячи, и ружья есть? – восхитился Ростовцев. – Так эти мужички выходят героями! Не всякая армейская партизанская партия такими успехами может похвастать!

О наших верных союзниках, будищевских „партизанах с мотором“ он благоразумно умолчал. Похоже, распоряжение главнокомандующего о переброске отряда в Богородский уезд, на помощь, пропало втуне – здесь и без них неплохо обходятся. Пока, во всяком случае.

– Да уж герои… – корнет иронически хмыкнул. – Мужички, как застали французов врасплох, так сразу силу свою почуяли. Раныпе-то они жили тишком да молчком, работу свою работали, в церкви молились да в кабаках хлебное вино хлестали по престольным праздникам. А тут – хватай дреколье, разбивай обоз, воинских людей режь почём зря! Ещё и с барышом останешься: лошади, телеги, добро – французы-то не налегке шли… Ружья, опять же, с саблями и пистолями немалых денег стоят. Почесали мужички затылки: „как, выходит, хорошо-то воевать: и прибыток тебе, и от начальства почёт и награда, глядишь, выйдет!“ А супостаты сплошь в красивых мундирах, сукнецо, добрые шинели, башмаки юфтевые, сапоги, – далеко не всякий мужик, хотя бы из зажиточных, такую одёжку построит. Как не повоевать, раз такая выгода!

Дорога вскарабкалась на бугор, с которого открылся вид на окрестные поля с перелесками. Едущий рядом со мной гусар приподнялся на стременах, вглядываясь. Примерно в версте впереди, пылили двое всадников, направляясь туда же, куда и мы с павло градцами.

– Куринские. – определил корнет. – Мужицкая, прости господи, кавалерия. Сабель-то у них на всех не хватает, да и рубить клинком с седла – тут навык нужен. Так они, черти, удумали сажать косы торчком, навроде косинеров Костюшки, и вооружать ими своих всадников.

Услыхав о польских повстанцах, Ростовцев удивлённо приподнял брови – корнет был слишком юн, чтобы принимать участие в подавлении польского восстания 1794-го года. Юноша намёк понял и щёки его слегка попунцовели.

– Это мне батюшка рассказывал. Он служил в корпусе генерал-поручика Ферзена, командовал егерским батальоном. В деле у под Мацеёвиц был ранен, лишился руки, и с тех пор безвылазно живёт в имении.

– Мой отец тоже был в польском походе. – сказал Ростовцев. – Только он у графа Суворова был, начальником артиллерии. Ну да дело прошлое, корнет – что вы там о наших пейзанах рассказывали?