Борис Батыршин - Загадка тетрадигитуса

Когда барон вручал нам оружие, собрав всех в небольшом зале на первом этаже учебного корпуса, я на миг почувствовал себя членом то ли масонской ложи, то ли тайного ордена, проходящего церемонию инициации.

Впрочем, так ли уж сильно я ошибся?

Англия, Лондон.

Группа "Алеф" на задании.

За окнами – Лондон, 1888 год. Столица Империи, над которой не заходит солнце. Викторианская Англия, времена Шерлока Холмса, детей капитана Гранта и диккенсовских персонажей. Мир паровых машин, угля, клёпаного железа и первой промышленной революции.

Что приходит в голову, когда речь заходит о Лондоне? Футбольный клуб "Челси", колесо обозрения на берегу Темзы, Вестминстерское аббатство, Тауэрский мост и… туман.

Это не тот экологически чистый продукт, слегка сдобренный бензиновой, стандарта Евро-5, гарью и ароматами "Макдональдса", который вдыхает житель двадцать первого столетия. Туман викторианского Лондона – густая смрадная субстанция цвета горохового супа – поражал все органы чувств, заставляя горько пожалеть, что вы явились в этот город, в эту страну, и вообще родились на этот свет. После такого не придёт в голову сетовать на неблагополучную экологию какого-нибудь Кемерово, Череповца или, скажем, Пекина.

"… здесь что, поблизости большой пожар?

О нет, мистер! Здесь поблизости Лондон."

В наше время житель мегаполиса почти не знаком с запахом угольной гари – если, конечно, не живёт неподалёку от металлургического комбината или угольной ТЭЦ. Раньше так пахло в вагонах поездов дальнего следования, где углём топили титаны-водонагреватели. А в старом Лондоне уголь повсюду – от паровоза до чугунной кухонной печки. Его пыль скрипит на зубах; он вторгается в дома печной копотью и каминной гарью. Порой его запах перебивает едкая вонь дёгтя, креозота и неистребимое амбре конского навоза. Мостовые усыпаны конскими яблоками; повсюду шныряют мальчишки с корзинами. Они собирают эти отходы жизнедеятельности и продают их по домам.

Из здания вокзала Виктория вышли в сумерках, и Иван сразу же стукнулся лбом о фонарный столб. Больно было ужасно, а ещё больше – обидно: никак не ожидал, что окажется в положении героя немой комедии. Но он и правда, не заметил этого треклятого столба! Фонарь где-то далеко вверху светил тусклым жёлтым светом, с трудом рассеивая вязкую мглу; из неё зыбкими тенями появлялись то люди, то нелепые, на паре высоченных колёс, повозки, называемые "кэбами". Они занимали в Лондоне нишу такси.

Были и автобусы, точнее омнибусы – громоздкие двухэтажные экипажи, запряжённые парой лошадей. В омнибус набивалось человек по тридцать, и оставалось только удивляться: как несчастные савраски не околевают под таким грузом?

А ещё – в Лондоне, оказывается, есть метрополитен! Если можно, конечно, назвать этим словом закопченные, душные, провонявшие угольной гарью катакомбы, где под низким потолком покрытым наслоениями копоти, непрерывно клубится дым. А как иначе, если поезда в Лондонской подземке ходят на паровой тяге? Иван с Варей рискнули спуститься на станцию – и выскочили наружу, как ошпаренные, а потом долго глотали свежий воздух. Впрочем, какое там – "свежий"? Туман…

Пропитанный копотью, он оставлял серый налёт на одежде, и оставалось только удивляться, как это лондонцы ходят в крахмальных сорочках, с кипенно-белыми манжетами. А если провести пальцем по любой поверхности, как на нём тут же оставался чёрная каёмка – копоть, всюду копоть!

"Сюда бы фанатов стимпанка из двадцать первого века, – бурчал Иван, ожесточённо откашливаясь. – Понюхали бы, в буквальном смысле, чем пахнет их любимый мир угля-и-пара…"

В гостинице, в десятке кварталов к западу от вокзала Виктория, куда группу "Алеф" доставил опасно раскачивающийся на ходу кэб, дышать было ещё труднее. По всему дому чадили свечи и отвратительные, опасные приспособления, называемые "газовыми рожками". В них горел светильный газ – тоже, как выяснилось, продукт перегонки угля. В каждой комнате имелся камин, который разжигала унылая горничная в платье мышиного цвета; рядом с камином, на плетёном коврике стояла корзинка с углём и кованая из меди лопаточка. Иван с трудом подавил желание потребовать убрать осточертевшую субстанцию из своего номера. Уголь так уголь. Это, как ни крути, основа здешней цивилизации. Пусть будет уголь.

В гостинице – здесь это называлось "пансион" – они сняли два двухкомнатных номера, отдельно для Ивана и отдельно, для его спутницы. О том, чтобы поселиться в одном, разумеется, не могло быть и речи, они и без того всю дорогу ловили на себе недоумённые, порой осуждающие взгляды. Молодой человек и барышня, путешествующие вдвоём, без взрослых, без слуг – такое воспринимается добропорядочными британцами как скандальное нарушение всех возможных приличий. Спасал статус приезжих из дикой Черногории – чего ожидать от невоспитанных аборигенов? Странный акцент, дурные манеры – кому ещё придёт в голову таскать на поясе страховидный тесак в обшарпанных ножнах? Ваня, как мог, отбрыкивался от экзотического аксессуара – лучше бы оставили штатный "Дерринжер", – но инструктор, готовивший группу "Алеф" к переброске настоял на своём. По его словам выходило, что мужчины из рода черногорских господарей не выходят за порог без верного гайдуцкого ножа.

Костюм Ивана состоит из кургузой суконной курточки и шаровар, заправленных в нелепые кожаные приспособления на медных застёжках, называемые "крагами". Их полагается носить поверх башмаков. Инструктор объяснил, что это так называемый "охотничий" стиль, приправленный, с учётом разработанной для ребят легенды, черногорским колоритом. Пресловутый ножик полагалось пристроить за широкий кушак из плотного тёмно-бордового шёлка. Чтобы надеть такой аксессуар, надо было обернуть его вокруг талии несколько раз – при этом владелец кушака вертелся волчком, подняв руки, а добровольный помощник стоял в другом углу комнаты, держа конец шёлковой полосы натянутой. Свободный конец, украшенный золотой кисточкой, следовало заткнуть за намотанную вокруг пояса ткань.

Варя облачилась в дамское платье викторианского стиля, – башмаки, подвязки, корсет, многослойные юбки и уйма разнообразных штучек, в которых сам чёрт ногу сломит. Юноша подозревал, что спутница люто завидует его сравнительно удобному и практичному костюму особенности дамского гардероба позволяли заподозрить местных кутюрье в садистских склонностях. Иван с опозданием сообразил, что истинная причина того, что его спутница огрызалась всю дорогу от Портсмута до Лондона именно в деталях туалета, напоминавших пыточные приспособления. К концу дня Варя напоминала разъярённую до состояния невменяемости сиамскую кошку, готовую вцепиться в кого угодно просто за косой взгляд.