Сергей Васильев - Император из стали. Стальная империя

«Положение сейчас таково, – говорил в приватной беседе Шелепину, – либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибли! Так поставлен вопрос историей».

Вера в силу науки у Сталина была почти религиозная, чего не скажешь о вере в учёных. Вот его слова: «В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают, и с подозрением относятся ко всему новому».

В который раз вождь пытался найти опору в прошлом. В связи с юбилеем Академии наук СССР предложил учредить в стране новые награды. Орден Ломоносова – за заслуги в разработке общих проблем естествознания, орден Менделеева – за заслуги в области химии, орден Павлова – за достижения в сфере биологических наук. Всемогущий партаппарат пропустил это предложение мимо ушей.

Перед самой смертью звонил члену вновь избранного Президиума ЦК Д. И. Чеснокову: «…Вы должны в ближайшее время заняться вопросами дальнейшего развития теории. Мы можем что-то напутать в хозяйстве, но так или иначе мы выправим положение. Если мы напутаем в теории, то загубим все дело. Без теории нам смерть, смерть!»

Государство-воин, победившее нашествие объединенного Запада, пережило своего Верховного Главнокомандующего всего на 38 лет – мизерный по историческим меркам срок. Державу – священный храм Сталин построить не успел. Надо предоставить шанс попробовать сделать это хотя бы на страницах книги. Вся серия «Император и Сталин» и четвертый том – «Стальная империя» – именно об этом.

Яков Рощепей, самый молодой конструктор в ведомстве полковника Филатова, в Первопрестольной, да и вообще в большом городе, оказался впервые. Родился и вырос в крохотном селе Осовец на Черниговщине, в многодетной крестьянской семье, где самой большой удачей считалось дважды в год съездить в уездный центр, отличающийся от родного села только количеством дворов, парой каменных двухэтажных казённых зданий да кабаком – главным культурно-развлекательным центром всей округи.

В 1898 году, двадцати лет от роду, Якова призвали в армию и отправили в крепость Зегрж в Привислинском крае кузнецом при полковой мастерской. Охочий до разных поделок, Рощепей в свободное от работы время буквально на коленке сваял приспособление для автоматической стрельбы – к винтовке Мондрагона приделал поворотный затвор Манлихера с зацепом непосредственно за ствол… Это творение увидел комендант, долго крутил в руках, цокал языком, потом написал письмо полковнику Филатову, знавшему его по академии.

А еще через месяц Яков сидел в мастерской Ружейного полигона офицерской стрелковой школы вместе с Владимиром Федоровым и сопел, выводя непривычными к рисованию пальцами эскизы нового оружия – автоматически стреляющей винтовки, или, как тут ее называли, ручного пулемета. В те времена поворотный затвор стандартно цеплялся за вырезы в ствольной коробке, а вырезы на самом стволе, сделанные Яковом, позволяли облегчить всю конструкцию, что уже было серьёзным достижением. Покрутив изделие, Федоров добавил к ней продольный газовый поршень собственного изобретения. И система заработала! Правда, не с 7-миллиметровым патроном Мандрагона и уж тем более не с отечественным мосинским 7,62-миллиметровым из-за их избыточной мощности. А японские патроны 6,5 мм механизм автоматического перезаряжания уже воспринимал лояльно и не пытался прикинуться мёртвым после первой очереди.

И вот всё их конструкторское бюро в полном составе приглашено в Москву, где накануне Нового года состоится награждение и торжественный ужин в честь орденских кавалеров, а значит, и в честь него, Якова Рощепея, крестьянского сына.

Москва встретила молодого человека морозными узорами на окнах, хрустящим снежком под ногами, ароматами глинтвейна и имбирных пряников, рождественскими ярмарками и катками под открытым небом.

Якова, зачарованно бродящего по нарядным праздничным бульварам, озирающегося на каменные рукава улиц с текущими по ним реками людей, запрокидывающего голову на золотые маковки церквей, коих в Москве было больше, чем он до этого видел за всю жизнь, где-то на Чистых прудах выловил хорунжий Токарев, засунул в возок и доставил в гостиницу. Сюда привезли новые мундиры, пошитые, или, как тогда говорили, «построенные» специально для этого торжественного случая – двубортные кители цвета морской волны на сплошной шелковой подкладке, с шестью большими золочеными гербовыми пуговицами, с жестким стоячим воротником со слегка скошенными концами, обшитым цветным сукном с двойным золотым кантом, и петличными эмблемами инженерного корпуса, выполненными серебряным шитьем.

Вместо балахонистых шаровар, введенных Александром III, китель дополняли только что вошедшие в моду галифе и кортик, воспринятый инженерами особо благосклонно, ибо сабля в качестве церемониального аксессуара надоела всем хуже горькой редьки – громоздкая, цепляющаяся за все выступающие предметы и бестолково занимающая руки.

– Эх, жаль, прохожие этой красоты не увидят, – пробормотал Яков, накидывая сверху свою старую шинель.

До Кремля добирались долго. Три кольца оцепления, около каждого – проверка документов. На третьем, уже внутри Большого Кремлевского дворца, – сверка приглашенных с их фотографическим изображением. Фотокаталогом ловко орудовали и сверяли его с оригиналом две строгие девчушки в сочетающихся с прямой юбкой мундирах лейб-жандармерии и очаровательно-кокетливых шотландских гленгарри в тон остальной униформе [3] Вот примерно так выглядит женская юбка с мундиром. .

Женщин во дворце оказалось непривычно много. Это была не прислуга и не фрейлины, а именно служащие в мундирах с гражданскими, жандармскими и даже военными знаками отличия, удивительно сочетающимися со строгими форменными юбками. Одни деловито спешили куда-то с папками, связками ключей, другие вели за собой делегации или, как эти две синеглазки, придирчиво осматривали его, Якова, на предмет сходства с фотографией.

– Яков Устинович, проходите, пожалуйста, – строго, как классная дама, отчеканила лейб-фея, протягивая оружейнику пригласительный конверт с императорским вензелем и его фамилией, выписанной аккуратным каллиграфическим почерком.

Рощепей торопливо подхватил пакет, коснувшись кончиков пальцев красавицы, облаченных в тончайшие перчатки, взглянул ещё раз в её глаза и почувствовал, как прямо в темечко что-то мягко, но оглушительно тюкнуло, сделав ноги ватными, а руки – непослушными.