Ярослав Демшин - Убить Нерона

– Подойди ко мне, – Филоник подошёл в плотную к Агриппине.

– Смотри, – она указала ему на чистые строчки в своем завещании. – Сюда я впишу твоё желание. Говори.

Филоник задумался.

– Если бы я мог отказаться выполнять волю Императора… – начал было он.

– Нет! – она схватила его за лицо и крепко поцеловала в губы, Филоник выронил меч.

– Я приму смерть только от такого красавца как ты! Что ты хочешь?

– Может… может… я могу вывести тебя отсюда…

Она сильно ударила его по щеке и опять поцеловала.

– Нет! Не то!

– Я не знаю… – он стоял ошарашенный её поведением.

– Отомсти за меня! Не сейчас! Потом… через много лет…

Филоник молчал.

– Ну? Ты отомстишь за меня? Центурион?

– Я не центурион, я деканус…

– Уже центурион! – и Агриппина начала писать в документе. – Жадный Нерон! За убийство своей матери дал бедному юноше всего лишь декануса! Я дарую тебе центуриона! И пятьсот тысяч денариев. Потрать их с умом, центурион Филоник, и ничего не бойся!

Она скрутила документ в свиток, и перевязала его. Встав напротив Филоника она протянула ему пергамент.

– Бей! – сказала она. – Сюда бей!

И положила руку на низ живота.

– Бей туда, где я его носила!

Филоник поднял меч и стоял, глядя Агриппине в глаза, он никогда ещё не был палачом, никогда ещё убивал безоружного человека.

– Ну! – грозно крикнула Агриппина и замахнулась пергаментом. – Бей! Пусть он один правит!

Зажмурившись, Филоник что есть силы ткнул мечом в Агриппину, как раз, куда она указала.

– Как же больно… Филоник…, – Агриппина выронила пергамент и схватилась за стол. Кровь потекла сквозь тогу, по ногам на пол. Она вскрикнула и упала на спину. Филоник подбежал к ней и наклонился, она обвила его шею руками.

– Спасибо… – прошептала она, улыбаясь.

Ещё в сознании, она сняла с перстень с пальца и положила в руку Филонику.

– …твоей дочке… – прошептала она, и притянув его к своему лицу, прижалась губами. – Был бы у меня такой сын… красивый… смелый…

Агриппина закрыла глаза и выдохнула последний раз. Слезы Филоника капали на её лицо.

К тридцати годам Филоник обзавелся своим домом и прислугой. Но, будучи часто в походах, он не проводил в нем много времени. И только когда его отряд расквартировался на окраине Рима, Филоник стал жить в нем постоянно. Время от времени он открывал шкатулку с перстнем, подаренной Агрипинной для его дочки, смотрел, вертел в руках, вспоминал те ужасные события и клятву, данную матери Императора, которую он не представлял как исполнить. Благодаря её подарку он сразу стал центурионом, в своём достаточно юном возрасте для командира, причем богатым центурионом.

Трибун Аврелий, который утверждал на данные должности офицеров, был взбешен, если не сказать больше.

– Он может погубить солдат! Мальчишка! – кричал он, ходя по своей резиденции и держа в руках документ, подписанный Агриппиной.

Но не исполнить последнюю волю матери Императора трибун Аврелий не мог. И всё же он отправил своего помощника – и двадцатилетний Филоник получил перед строем двух центурий серебряный шлем, серебряные Голиафовы сапоги и витиз из лозы, как знак власти. Получив под своё командование минимальное число воинов, чуть более сотни, трибун отправил его в поход на север, на подмогу отрядам в подавлении восстания земель Фракии. Необходимо выработать командный голос, а также железный характер этому молодому центуриону, рассуждал Аврелий. А если где-то в лесах Фракии и произойдёт бунт солдат и они по какой-либо причине поднимут его на копья или прирежут ночью в палатке – то это уже только его вина. Не справился с командованием, молод для центуриона. Тем не менее, через полгода отряд Филоника и его собратьев по оружию центурионов -Гая, Цереса и Аквинта вернулись в город. Легион понес значительные потери, но обоз, шедший позади, был нагружен ценностями и золотом. Легион был только на подходе к Пизе, в Риме начали готовиться к торжественной встрече доблестных солдат своей Империи. Вошедших в Рим победителей горожане встречали живым коридором с лавровыми венками, молодые девушки кокетливо махали руками и кидали солдатам цветы. Обоз из двенадцати телег, запряженный волами, заканчивал шествие. Все прошествовали к Сенату. Командующий легионом примпил Аквинт выстроил ровные шеренги. Все доспехи блестели золотом, шлемы отливали серебром на солнце, у центурионов перья на шлемах были аккуратно уложены. Прозвучало приветствие Императору. Но его как обычно не было, государственные и военные дела его не очень интересовали, приветствовали Принцепса— главу Сената. Вместе с сенатом были трибуны и командующие Римской армией.

– Эти доблестные воины, – начал Аквинт. – Не жалели своей жизни ради Рима! Так пусть Сенат не пожалеет награды для живых и памяти для мертвых!

Принцепс стоял в белоснежной тоге с широкими золотыми полосами по краям, он поднял руку в знак приветствия своим солдатам, остальные члены сената сидели под полукруглым потолком и внимательно слушали своего пожилого спикера. Старик опустил руку и, тряхнув седой головой, начал речь.

– Доблестные воины Рима! В каждом из вас есть капля крови Бога Марса! Она помогает вам ненавидеть врага и любить Империю! Мы плачем и помнит о славных сынах Рима, кто не вернулся сегодня домой! И пусть возрадуются живые!

С этими словами он подал знак Сенату, одетые в такие же белые тоги, с расшитыми золотом широкими красными полосами, те встали в знак приветствия и подняли правые руки. На площадь позади шеренги центурий уже выкатывали бочки с вином и на столы ставили пищу. Принцепс усмехнулся и весело сказал:

– А сейчас вы можете приступить к разграблению Римского форума…

И спустившись с трибуны, напрямую прошел сквозь строй солдат к бочкам с вином. Под полное молчание и солдат и сената он зачерпнул полную кружку красного вина и, обливая тогу в кровавый цвет выпил. С размаху ударив ею о бочку и разбив вдребезги он крикнул:

– Налетай! Пока не выпьете – никто не уходит!

Смех, шум, крики – всё смешалось, солдаты кинулись к бочкам, кружки переходили из рук в руки. Принцепс собственноручно зачерпывал вино для солдат и подавал полные кружки. Его тога превратилась из белоснежной в ярко-бордовую, и, в конце концов, намокла окончательно. В самом углу Сената Пизон тихо говорил на ухо своему соседу:

– Этот старик хочет стать Императором?

– Нет…

– Зачем же он развлекает войско?

– От радости…

– У него там, что, сын живой вернулся… незаконнорожденный?

– И это тоже… но еще половина от обоза отойдет ему…

– Половина?

– Да… как казначею Сената…

– А вторая половина?

– Известно… Императору…