Дмитрий Абрамов - Товарищ Брежнев. Большое Домино

Твою ж дивизию, бывает же такое…

– Все-все, Егорка, не отвлекай товарища командира, – бабулька тянет внука к подъезду.

– Нуу, баа, может, он про папку что слышал? – не унимается малец.

– Как зовут отца?

– Александр Сергеевич.

Во блин! Бабулька внимательно смотрит на меня, и от нее не ускользают мои эмоции.

– Вы его знали?

Знал ли я его? Бывают, конечно, совпадения. Но вот так у меня в первый раз.

Это было на следующий день после того, как мы освободили Ригу. Из нескольких концлагерей мы несколько тысяч военнопленных освободили. Из них же начали спешно формировать пехотные подразделения, благо и трофейного оружия было захвачено в достатке, и один из лагерей оказался офицерским, и не было проблем с тем, кого поставить взводами-ротами командовать. На формируемые батальоны я ставил своих, бригадных офицеров, а вот ротными-взводными там назначались только что освобожденные бывшие военнопленные из офицерского концлагеря. Без проверки-фильтрации. Некогда. Все потом. На Ригу шел эсэсовский танковый корпус, и надо было срочно крепить оборону. Поехал я тогда по позициям. Проверяю, как окопы-позиции оборудуют, новые подразделения инспектирую. Очередная сводная группа готовится выдвигаться навстречу немцам для организации заслона-засады. Танковый взвод и свежесформированная пехотная рота при двух противотанковых пушках. Командир роты подбегает с докладом. Командир роты капитан Капитанов. Очень похож на актера Юматова из «Офицеров». Бывает же такое! А если до полковника дослужится? Фамилию менять? Улыбаюсь. Капитан мнется, что-то ещё хочет сказать. Ну, давай выкладывай. Танкист он. Последнее место службы – командир батальона легких танков во 2-й ударной армии. В июле прошлого года при попытке вывести оставшихся бойцов батальона из окружения был ранен и взят в плен. Вот так. В общем-то довольно рядовая по нынешним временам история.

– Я танкист, товарищ генерал, могу наводчиком в любой танк сесть, больше пользы принесу.

Слава богу и партии, у нас в бригаде на тот момент потери в общем-то были небольшие и безэкипажной техники не имелось, разве что десяток-другой взятых уже здесь, в Риге, трофейных бэтээров. Но это не для танкового комбата работенка.

Киваю адъютанту, мол, запиши данные, будем иметь в виду.

– Извини, капитан, нет у меня для тебя танков. Вот отобьемся, тогда и тебя по профилю применим, а пока давай не подведи. Немцев надо максимально притормозить на дальних подступах.

А через несколько дней, когда от немецкого корпуса отбились и к Риге подошли части Северо-Западного фронта, сижу в штабе, просматриваю донесения из подразделений о потерях, разбираю представления о награждениях, пишу похоронки. На рядовых-сержантов похоронки писали командиры подразделений, а на офицеров у меня похоронки писали штабные, ну и я сам тоже, когда время позволяло. Когда разбирал представления о награждениях, натыкаюсь на знакомую фамилию. Капитан Капитанов. Умело командовал ротой при устройстве засады. Рота под его командованием уничтожила до двухсот вражеских солдат и офицеров, огнем из ПТР и противотанковых орудий рота подбила четыре танка, шесть бэтээров и до десяти грузовиков. Был ранен. Один из наших танков, участвовавших в засаде, был подбит. После получения приказа на отход заменил убитого наводчика в подбитом танке и огнем из этого танка прикрывал отход подразделения на запасные позиции. Огнем из танка лично подбил три вражеских танка и два бэтээра. Вел огонь из танковой пушки до тех пор, пока танк не был окончательно уничтожен врагом. Через несколько дней, когда мы вернулись на эти позиции, тело капитана было извлечено из танка и опознано. Похоронили капитана в братской могиле на окраине Риги. Комбат представлял капитана к ордену Красного Знамени посмертно. Зачеркиваю. Вписал представление к званию Героя. Только вот похоронку некуда было писать. Личное дело не успели толком завести. Где и когда родился, когда был призван, где учился – есть, а про семью записи нет. Ну, ничего, данных хватает. Разберутся штабные, найдут родных капитана.

И вот, похоже, сам семью капитана нашел.

– Фотография есть твоего папки? – спрашиваю мальца. – Был у меня знакомый с такой фамилией.

Мальчонка оживился, тянет меня за собой. Поднимаемся на второй этаж, в квартиру к моим нечаянным знакомым. Егорка, не разуваясь, бежит в комнату и возвращается с большой, видно ещё довоенной, фотографией. Бравый красный командир, в петлицах танки и кубари старшего лейтенанта, миниатюрная блондинка в светлом ситцевом платье, а между ними Егорка в новенькой школьной форме с портфелем и букетом цветов. На первое сентября, наверное, фоткались. На фото командир еще больше на Юматова похож.

Бабулька замерла, прижала руки к груди. Мальчишка с надеждой заглядывает мне в глаза.

– Он? – шепчет женщина.

– Он, – киваю, слова застревают в горле.

Женщина уже все поняла по моему виду.

– Когда?

– Зимой, под Ригой.

Егор, размазывая слезы, убегает в комнату. Бабулька просит рассказать о том, где и как. Приглашает пройти на кухню. Прошу поставить чайник. Заваркой я нынче богат. Попьем чайку. Под чаек и расскажу. Бабульку зовут Тамарой Степановной. Теща капитана. Жена Александра Капитанова – Ольга – на службе, здесь, в Москве. Зенитчица. Младший лейтенант. Командир взвода. Иногда забегает домой, но все больше в казарме или на позициях где-то в Сокольниках.

Пока Степановна возится с чайником на керогазе, лезу в свой вещмешок и начинаю выуживать из него заварку и другие деликатесные в нынешнее время продукты. Вот, блин, тормоз! Вываливаю из мешка все продуктовое богатство на кухонный стол.

– Тамара Степановна, это вам.

– Да вы что? Мы не голодаем. И у Ольги паек хороший, – сопротивляется бабулька.

Да уж. На блокадные ленинградские фото они с Егоркой, конечно, не похожи, но и упитанными не выглядят.

– Берите. Страна своих генералов хорошо кормит.

Деньги у меня есть, могу и в коммерческом ресторане недельку похарчеваться. Перебьюсь.

На кухне опять появляется Егорка.

– Расскажите про папку.

Конечно, расскажу. Для начала вручаю мальчишке плитку шоколада. Потом достаю из трофейного ранца трофейный же эсэсовский офицерский кинжал. Ясен пень, не сам его затрофеил, корнеевские ухорезы добыли, ну а уж мой главный особист мне презентовал.

– Держи.

Егорка внимательно рассматривает кинжал, слегка морщится, натыкаясь взглядом на орла со свастикой, усевшегося на ореховой рукоятке.

– Трофей.

– Папкин?

Что тут скажешь.

– Да, папкин. Он немецкого полковника убил и с него этот кинжал снял.

Ага. Трофей должен иметь свою историю.

Поспел чай, нарезаны бутерброды. Рассказываю все, что знал о капитане. Степановна охает. Егор замер, сжимает кинжал и ловит каждое мое слово. Восторг в мальчишеских глазах, когда сообщаю о том, что его отец представлен к ордену. К какому – не говорю. Не знаю, утвердили ли мое представление на Героя. Если нет, то уж Красную Звезду должны дать точно. Все рассказал. Пошли вопросы. Уже собрался уходить. Звонок в дверь.