Гарри Тертлдав - Агент Византии

Вкус вина показался ему незнакомым; очевидно, это был какой-то местный сорт, который считался недостаточно ценным, чтобы его вывозили в столицу. Однако вино было неплохое, его терпкость ощущалась даже сквозь приторную сладость фиников.

Зоис закусила, а затем вытерла руки и губы вышитым льняным платком.

– А теперь скажите, чего вы хотите от Хесфмоиса?

– Чтобы он помог убедить других мастеров гильдии плотников и тех, кто руководит другими гильдиями, которые оставили работу на маяке, встретиться с заместителем имперского префекта, прийти к согласию и возобновить строительство.

Огромные глаза Зоис стали еще шире от удивления.

– И вы можете это устроить?

– Да, если главы гильдий предпримут шаги со своей стороны. Я уже заручился согласием заместителя префекта. Маяк слишком важен не только для Александрии, но и для всей империи, чтобы можно было и дальше затягивать анахорезис.

– Я согласна, – молвила Зоис. – Я с самого начала предупреждала Хесфмоиса, что гильдии столкнутся с очень опасным врагом в лице правительства, и их упрямство может толкнуть его на крайние меры. Я сделаю все, чтобы помочь и мирно выйти из анахорезиса.

– Благодарю вас.

Аргирос не стал рассказывать ей, что префект и его чиновники так же сильно боялись гильдий, как она опасалась правительства. Вероятно, то, что обе стороны боялись друг друга, было даже на пользу делу.

– Думаете, вам удастся склонить мужа к вашей точке зрения? – спросил он.

– Полагаю, да. Хесфмоис склонен упорствовать лишь в тех случаях, когда сам ничем не рискует.

«Это благоразумно и справедливо по отношению ко всем», – подумал магистр.

– Взять, к примеру, Лукру. Это дело Хесфмоиса, – с горечью добавила Зоис.

– Так это он?

Вот почему она приняла его наедине: чтобы отомстить мужу. Греховный замысел. Как и сама супружеская измена. Но сейчас это не волновало магистра. После смерти Елены он всегда мог освободиться от напряжения за деньги. Но, несмотря на плотские желания, он воздерживался.

И всё же… Зоис экзотически привлекательна и достаточно умна, чтобы он мог получить с ней не только телесное, но и духовное наслаждение. И она могла принадлежать ему, пока он пребывал в Александрии, то есть достаточно долго, чтобы не только желание или ее озлобленность на Хесфмоиса, но и что-то еще могло бы сблизить их. Пусть это не то чувство, что связывало его с женой, но оно могло помочь избавиться от пустоты, царившей в его душе в последние годы.

Василий встал и шагнул к креслу Зоис. Он отметил, что она не остановила разговор, хотя его разумом все сильнее овладевала страсть.

– Несмотря на его недостатки, – говорила Зоис, – по сути, он неплохой человек. Я бы не хотела ему зла, но он, как и многие другие, попадет в беду, если анахорезис подавят силой.

– Да, пожалуй, так, – согласился магистр деревянным голосом и снова сел.

Зоис вздохнула.

– Если бы Господь не допустил, чтобы я была бесплодна, я уверена, тогда Хесфмоис оставил бы Лукру в покое. Когда родится ребенок, мы с мужем будем воспитывать его как родного. – Она натянуто рассмеялась. – Я все болтаю о своей жизни, хотя вы пришли обсудить важные дела. Простите меня.

– Не берите в голову, моя госпожа.

Теперь голос магистра звучал естественно. Так вот почему она приняла его наедине, опять подумал он, вкладывая в «почему» уже другой смысл: исповедоваться сочувствующему чужеземцу проще, чем говорить с соседом или другом. Приезжий вряд ли станет распространять сплетни.

Аргирос посмеялся над собой. До женитьбы на Елене он никогда не считал себя неотразимым для женщин. Ему льстило, что Зоис нашла его привлекательным. Это наполнило его гордостью.

– Вы добрый человек, – сказала Зоис. – Как я уже говорила, я постараюсь сделать все возможное и убедить мужа встретиться с людьми префекта и завершить анахорезис. Не желаете ли еще фиников?

Она протянула Аргиросу блюдо.

– Нет, спасибо.

Когда магистр встал с места на этот раз, он уже не намеревался приближаться к жене плотника.

– Я рад, что могу рассчитывать на вас, но теперь я должен идти по делам.

Он предоставил хозяйке проводить его из дома.

Когда бусы зазвенели за спиной, он задумался, какие еще у него могли быть дела. И не мог ничего придумать. Может быть, для начала избавиться от своего смятения?

Он зашагал на север к улице Канопос, магистрали Александрии, протянувшейся с востока на запад. На эту улицу выходил фасад храма Святого Афанасия. Не найдя ничего лучшего, Василий решил последовать примеру многих египтян и в часы послеполуденной жары полежать в своей комнате.

Кто-то дернул его за рукав туники. Он резко развернулся, схватившись за рукоять меча. Как в любом большом городе, в Александрии было полно ловких воришек-щипачей. Но то был не вор, а девушка на два-три года старше служанки Зоис. Под румянами, должно быть, скрывалось хорошенькое лицо, но девушка была слишком худа.

– Пойдешь в постель со мной? – спросила она.

Аргирос готов был поклясться – это было все, что она знала по-гречески. Но нет, она знала кое-что еще и назвала цену:

– Двадцать фоллисов.

Крупная медная монета за объятия… Раньше магистр отвергал подобные предложения не раздумывая. Но сейчас его кровь еще бурлила от недавних мыслей – нет, от надежд, поправился он. И услышал собственный голос:

– Куда идти?

Лицо девушки просияло. Она действительно мила, по крайней мере, когда улыбается. Она привела его в комнатку, выходящую на переулок в двух кварталах от улицы Канопос, и закрыла дверь. Каморка была жаркая и душная, и в ней было темно как ночью. Без сомнения, в потрепанном соломенном тюфяке живут клопы. Девушка сняла рубашку через голову и легла в ожидании, когда он к ней присоединится. И он лег с ней.

Ее презрительная насмешка была видна даже во мраке. Он долго жил без женщины и потому разрядился почти сразу. Однако одного раза после длительного воздержания ему оказалось мало.

– Ты платить дважды, – предупредила девушка.

Она двигалась в такт с ним и поощряла его. У проституток свои хитрости, ему это известно, и все же он надеялся, что со второго раза доставил ей удовольствие. По крайней мере, сам он его получил.

Он заплатил ей серебряный милиаресий – намного больше, чем она просила. Может быть, хотя бы какое-то время она не будет такой уж тощей.

По дороге домой его тревожили угрызения совести. Надо же было прервать траур по жене таким грязным способом: с костлявой шлюхой в убогой трущобе. Но он не перестал скорбеть о Елене, никогда не перестанет. Он лишь подтвердил то, что и без того знал: как бы то ни было, он не создан для затворнической жизни.

А если так, тогда не лучше ли вернуться в мир чувственных наслаждений через прелюбодеяние, а не только через блуд? Задаваясь этим вопросом, он думал о Зоис, о том, какой манящей она ему казалась. Но ответа не знал.