Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга вторая

Но почему Осирис? И Сет почему? Осирис, он вроде бы в Кеми первый бог...

– Тс-с-с-с-с-с!

Мог бы и не прикладывать палец к губам, Мантос-курет. Сам заметил: и как дрогнуло пламя в светильниках чадящих, и как неслышно провернулась плита в стене – как раз та, на которой самое страшное чудище нарисовано.

...Рассказывали, будто в Микенах, в Пелопсовых палатах, тоже есть такое. Вроде бы стенка, а за стенкой...

А за стенкой Уастис, богоравная царевна ливийская.

На куретов даже не взглянула, ко мне шагнула, склонила голову... на колени стала.

– Дамеда-бог великий! Дамеда-бог прекрасный! Дамеда-бог любимый! Дамеда-бог, беги!

Моргнул я только, подобное услыхав. Даже не сообразил девчонку с коленей поднять.

– Отец мой – Сет. Ты – Осирис великий. Отец мой Кеми посылать, Кеми сообщать. Кеми корабли посылать. Отец войско собирать! Сет! Сет!

Поглядела на меня толстушка, да так, что вспомнил я, наконец, кто такие Сет с Осирисом, боги великого Кеми... [23]

– Диомед-Осирис беги! Меня, меня бери, бог Дамеда! Служить, любить!..

Хотел я ответить, хотел успокоить, но зашелестело что-то в углу, еле слышно, словно крылья Таната.

...Вместо ложа резного – яма черная. Сгинуло ложе, словно в Тартар провалилось!

А гетайры уже вещи собрали, уже и мечи в руках.

– Бери Уастис, Дамеда-бог великий. Уастис не жить, Уастис к богу Дамеду уходить!

...Не догадался я, свинья, собака неблагодарная, даже спасибо девчонке сказать. Схватили меня под локти чернобородые родичи, потащили... Так и осталась стоять на коленях Уастис, царевна ливийская. Только мне вслед успела посмотреть.

Жаль, не сумел отвернуться!..

До самого Крита гнались за нами красные корабли ванакта Мернептаха Мериамона. Чудом ушел «Калидон» – ладно строят кемийские корабельщики, из цельного кедра, так, чтобы киль сам скользил по волнам. Только возле Феста пуст стал горизонт, исчезли короткие мачты с желтыми парусами.

Не сгубил злой Сет Осириса! А ведь узнай я об измене часом позже...

Не сгубил. Да только мало радости на душе у Дамеда-бога. Опять измена! За каждым углом, в каждой чаше на пиру, в каждой усмешке дружеской.

А может, этим и платят за Великое Царство?

В эту ночь я словно чувствовал что-то. Слишком близко подступил шелест невидимой реки, такой привычный, такой неотвратимый.

Плещет, плещет... Все ближе и ближе, уже не плеск – грохот...

Не спалось. Не думалось. Выпадала из рук чаша с тягучим критским вином.

Плещет, плещет...

И словно толкнуло, словно повлекло, словно подхватило речной водой. Из тишины мегарона – под яркие весенние звезды, под острый блеск Медведиц, под знакомый огонь Собачьей Звезды. Успел еще удивиться, успел подумать, что...

...Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок.

Тихо-тихо.

Тихо...

Нет, не тихо уже! Грохочет морской прибой, молниями мечутся белые волны, захлестывают, топят меня-прежнего, человека по имени Диомед Тидид. И вот меня уже нет, ибо поднялись воды до души моей, и вот уже сгинула в темной бездне душа. И нет души у того, кто не вынырнул – плечами раздвинул реку безумия!

Не я – ОН.

ОН – бог Дамед, бог сильный, бог могучий.

И я засмеялся...

Нет, не я!

И засмеялся Дамед-бог, и подивился страху СВОЕМУ прежнему, и поглядел в близкое небо, и длань СВОЮ протянул – к самой тверди, к самому блеску звезд. И обозрел ОН мир СВОЙ, и вновь рассмеялся, ибо стало все понятно ЕМУ.

На восток поглядел ОН и землю Асов узрел, и весело ЕМУ стало, ибо под рукой ЕГО был тот край. И не было ЕМУ равного в Восточном Номосе, ведь ни люди, ни кумиры, золотые и каменные, не смогли заградить ЕМУ путь. И рассмеялся Дамед-бог смехом громким, и дрогнула земля Светлых Асов.

Поглядел на север Дамед-бог, туда, где утонула во тьма Европа, ЕГО прежний Номос – и вновь рассмеялся, порадовавшись силе СВОЕЙ. И от того смеха стали кости водой у владык Олимпийских, ибо подобна скале была мышца Дамеда-бога, и ничто не могло укрыться от ЕГО копья. И вспомнил СВОЮ клятву Дамед-бог, и новую клятву к прежней приложил, и страшен был ЕГО глас для богов Темного Эреба, и поняли ОНИ, что кончается время ИХ.

Тогда поглядел Дамед-бог на юг – снова загремел смех ЕГО, и понял ОН то, что недоступно было человеку Диомеду Тидиду. И подивился бог близорукости людской, и нахмурился, и сдвинул брови, ибо наконец-то увидел врага, равного СЕБЕ, врага могучего, ступающего мощно. И понял Дамед-бог, что страшной будет битва меж НИМИ, и возгорелся гневом великим, и протянул СВОЮ руку...

Как больно возвращаться! Как больно снова жить! Как больно снова стать человеком!..

Как больно...

– Мантос! Я все понял! Понял! Кеми – тоже Номос, понимаешь? Мы с дядей Эвмелом думали, что Черная Земля – часть Азии, часть Восточного Номоса, а потом мы нашли в Хаттусе медное изображение, где почему-то не было Кеми...

– Э-э, ванакт Диомед! Не говори, не волнуйся, воды выпей, злого молока выпей. Андремон-басилей корабль прислал, злое молоко для тебя прислал...

– Нет, это важно, очень важно! Номос Кеми неприступен, ванакт Мернептах – не человек, ОН бог, ОН способен закрыть Номос, поэтому туда нельзя посылать войска, все погибнут, погибнут!..

– Какой ты непослушный, родич, понимаешь! Мы тут горюем, мы тут плачем: лежит брат наш Диомед, белый, страшный, мертвый почти. День лежит, три дня лежит. Ай, какая плохая земля! Сначала басилей Амфилох захворал, потом ты захворал. Кто будет править, а?

– А кто?..

– Не волнуйся, родич! Зачем волнуешься? Пошутил я, конечно. Амфилох-басилей здоровый стал, он и правит, и Сфенел-басилей правит, и Эвриал-басилей правит, и Фоас-басилей правит. Возле тебя сидели, о делах говорили. Все хорошо, родич, войска готовы, корабли готовы, Сфенел-басилей и Фоас-басилей уже под Аскалон войска повели. Всех разобьем, сказали. Аскалон возьмем, сказали. А потом ливийцев-предателей накажем, сказали. Да, ванакт, знаешь, что случилось? Ай, не поверишь! Девочка та, Уастис-царевна, тоже, бедная, с ума сошла. Убила себя, понимаешь, глупая! Огонь зажгла, в огонь бросилась. Сказала, что жертву Дамеду-богу приносит, понимаешь. Ай, бедная, ай, глупая!..

– Нет... Зачем?.. Когда?!

– Два дня назад, четыре дня... Точно скажу, ванакт. В ту самую ночь, когда тебе плохо стало, ванакт...

– Понял...

– И я понял – глупая очень. А отец ее – собака, и все ливийцы...

– Вот, значит почему... Человеческая жертва! НАСТОЯЩАЯ жертва! НАСТОЯЩАЯ! Так ОНИ стали богами... ОНИ, эта Семейка людоедов! Ненавижу, ненавижу!..

– Ай, зачем сказал, опять ты, родич, совсем белый! Ай, глупый я курет, зачем рассказал, зачем тебе глупости всякие говорю! Эй, не умирай, родич, не умирай, слышишь? Не умирай!

Плещет, плещет...