Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга вторая

Распелся! А вот в последней войне эти самые подлые все-таки расколошматили непобедимых. Потому-то меня и позвали – для того, чтобы деус Маурус Великое Копье подсобил. Или...

– Если же ты пр-р-редложишь нам заключить мир-р-р, то этот мир-р-р должен быть поистине спр-р-раведливым – и в нашу пользу, ибо нет такой обиды, котор-р-рую бы не нанесли нам подлые луканы!..

Я будто бы случайно оглянулся, еще раз полюбовавшись ровным строем моих давнов. Детина в плаще тут осекся, принялся чесать пятерней свою буйную гриву.

Задумался.

Воевать я, конечно, не собирался – ни с теми, ни с другими. Но мирить давних врагов следовало только так – с войском за спиной.

Будь силен!

– Вот я и говорю, деус Маурус, что мир...

Ага, уже не рычит! Только вот беда – мирились брутии с луканами постоянно – и тут же вновь принимались за старое. Тут бы чего понадежней придумать!

...С этого я и начал – с соглашения о мире. К чему Великое Царство? Пусть каждый живет особо, но не режет соседа. Ссоры разбирал я лично – или посылал Идоменея. Все окрестные племена уже год как отложили копья в сторону – кроме этих.

– Так вот я и говор-р-рю, деус Маур-р-рус, что мир-р-р должен быть спр-р-раведливым!

Все-таки рыкнул напоследок! Но это ничего, а вот что луканы скажут?

– Луканы говорят, ванакт, что мир должен быть поистине справедливым – и в их пользу, ибо нет такой обиды, которую бы не нанесли им подлые брутии.

– Ясно, Ром!

– Тут такое дело, ванакт. Это два союза. Живут не очень дружно, давно бы, поди, разбежались, но война сплачивает и тех, и тех. Каждую осень брутии нападают на села луканов, чтобы захватить урожай. А зимой луканские вожди собирают молодежь и идут в лес – брутиев гонять. Кстати, луканы часто убегают к брутиям – если подати платить надоедает, а брутии...

– Да-а... А что, у луканов действительно продают людей за долги?

– Продают, ванакт. Но брутии тоже хороши!

– Вот и мири таких! Скажешь им, Ром, что где-то через месяц я вернусь и рассужу всех по справедливости.

– Они не знают, что такое «месяц», ванакт. Я им лучше на пальцах покажу.

Тяжкую службу ты задал мне, Отец Молний!

– Песню-ю запе-е-евай!

Горы кончились – вместе со звериными шкурами. Теперь слева от дороги негромко шумело море – то самое, винноцветное. Здесь, на западе Италии-эмбаты, уже строили города. Неказистые, за частоколом, с домами под камышовыми крышами, не города даже – городишки. Но все-таки!

Мы спешили – Эней Анхизид звал на помощь. Гонец рассказал, что владыка дарданский в последнее время начал прихварывать – да так, что даже плакать почти перестал. Видать, плохи у бедняги дела! На Одиссея надежды мало, говорят, все тоскует, все на море смотрит. А одному Чужедушцу не справится.

И все-таки большое войско я брать не стал. Война – дело дурное. И безнадежное. Сегодня победишь, завалишь трупами поле, а завтра (послезавтра, через десять лет) сыновья тех, кого ты убил, соберутся, чтобы отомстить за отцов. Да и не хотелось воевать, когда вокруг Золотой Век! Много ли чести бросить сверкающую бронзой фалангу на тех, кто даже медь плавить не умеет? Все равно, что детей бить!

Я вновь поглядел на близкое море, усмехнулся. Надо бы вспенить веслами воду! Давно хотелось вокруг Италии-сапога сходить, к шардана на их остров (его мы так и зовем – Шардания) заглянуть. Звали! А если Номос и вправду открыт с двух сторон, то самое время посылать вдоль всего побережья сторожевые кимбы. Береженого и Отец Молний бережет!

...Все эти годы никто из нас не пытался вернуться в Элладу. Большинство просто боялось, ведь за винноцветным морем мог снова начаться Океан! А мы, те, кто знал о Номосах, помалкивали. Но теперь, кажется, наш покой подходит к концу...

– Не выходить из строя-я! Ровнее, ровнее, идти в ногу-у!

– У-у-у-у-у-у!

– Освоился ты здесь! – хмыкнул я, поудобнее устраиваясь в огромном цельносрубленном кресле.

– Ага! – вяло откликнулся Любимчик. – Хороший дом, хоть и деревянный. И вино тут хорошее, лучше нашего. Попробуй!

Вставать, он, впрочем, не стал – бурдюк босой пяткой ко мне пододвинул.

«Тут» – это в Лации, в Лавинии-городе, где правит великий регус (и деус!) Эней Основатель. Плаксой себя именовать дарданец строго воспретил.

– И чего ты здесь делаешь, Одиссей? – поинтересовался я, прикладываясь к бурдюку.

...Неплохое винцо!

– А ничего не делаю, – сообщил рыжий и потянулся. – Ежели спросят – совет дам...

Все ясно! Эней правит, Протесилай ему помогает, а Любимчик советует. Каждый при своем!

– Меня тут, Диомед, Янусом Двуликим называют, – в голосе Лаэртида промелькнуло что-то, напоминающее гордость. – На воротах мою рожу гвоздями приколотили – деревянную!

– Если деревянную – это еще ничего, – рассудил я. – Могли бы и по-другому. Так чего там с Энеем? Меня к нему даже не пустили...

– Плохо с Энеем, – вздохнул Любимчик. – Расхворался совсем. А тут еще война эта...

Да, война. С соседями-рутулами договориться так и не удалось.

– Надо было Подалирия с собою взять...

Поглядел на меня Одиссей – равнодушно этак.

– Не поможет Подалирий. Кровью Эней харкает. Болтают, будто отравили...

Вот Гадес!

– Сделаем так, Протесилай. Я со своими ребятами пробегусь вдоль этой реки...

– Тибра, Диомед.

– Да какая разница? Хоть Тибра, хоть Тигра... Погляжу, что к чему, намечу подходящее место, если придется разворачивать войско. Как зовут басилея рутулов?

– Регуса, Тидид. Его зовут Турн, у него наш Плакса невесту чуть ли не с брачного ложа увел, оттого все и...

– Ясно!

– Старейшины рутулов против войны, но он, как с цепи...

– Я думаю! Если невесту, да с брачного ложа!

– Только ты, Тидид, воду из Тибра не пей и другим не разрешай. Гадкая она, желтая...

– Желтая?

– Регус Диомед! Регус Маурус! Разреши, мы доспехи снимем, туники снимем...

Окружили меня давны. Глаза горят, языки от волнения подрагивают... Как хочется снова волком стать!

– Мы быстро пробежимся, все увидим, все узнаем! Регус Маурус, разреши!

Чуть ли не подпрыгивают. Так сейчас на четыре лапы и бухнутся!

– Отставить! – вздохнул я. – В этих местах оборот... таких, как вы, боятся. Что о нас скажут, а?

– У-у-у-у-у!

– Все! Строиться! Вперед – и с песней!

Песню, впрочем, так и не запели – от огорчения, видать.

Тибр действительно оказался желтым – желтее Скамандра. И несло от него болотом. Хорошо еще, по пути попадались ручьи, из которых не страшно было пить.