Андрей Валентинов - Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы

– Все равно, – мотнул головою Ростислав. – Не в плен же сдаваться этим… рачьим и собачьим.

– Зачем в плен? – отозвался Ревяко. – Двадцать червонцев чехам в зубы – и довезут до Читы. А то и попросту – погоны долой, армяк на плечи и ходу… Как полковник Белоногов.

– Господа, что случилось с Белоноговым? – встрепенулся Арцеулов. – Я слышал какую-то чушь, будто бы волки…

– Это не чушь, Ростислав Александрович, – покачал головой Любшин. – Вчера Белоногов переоделся в штатское и попытался уйти на лыжах. Нашли его утром – все, что осталось. Беднягу велено считать дезертиром, да мне что-то не верится.

– Мне тоже, – согласился Ростислав.

Внезапно уснувший капитан, о котором все успели позабыть, качнулся и мягко повалился на пол. Пришлось водружать павшего кавалера Св. Владимира на место.

– Вот-с, – констатировал Ревяко. – Молодежь пошла… Вы, Ростислав, лишились редкого удовольствия. Наш гость весь вечер тешил нас, так сказать, прибаутками. И знаете, о чем? Об упырях. Точнее, краснопузых упырях.

– Бред, – равнодушно отреагировал Арцеулов.

– Но излагал знатно, – вступился за капитана Любшин. – Вы ведь на Каме были, Ростислав Александрович?

Арцеулов кивнул. Страшные бои на Каме он забыть не мог.

– Он служил, как и вы, у Каппеля, – продолжал полковник. – Ну и оказался на реке Белой, там, где ударил Фрунзе. Так вот, он утверждает, что прорыв осуществлял полк вампиров, именуемый полком Бессмертных Красных Героев. Пули их, естественно, не берут…

– А пленных они пожирают на месте, – добавил Ревяко. – Жаль, Каппель не догадался вооружить вас осиновыми колами!

– Что за ерунда! – не принял шутки Арцеулов. – Такой полк у краснопузых действительно есть. Но причем тут упыри?

– А упыри при том, что драпанули господа служивые, как зайцы, а после придумали сказочку, чтобы оправдаться, – предположил Ревяко. – Пойди проверь! Морды у краснопузых багровые – от спирта, взгляд, само собой, мутный…

– Я слыхал про этот полк, – заговорил Любшин. – Туда, как говорят, направляют лучших красноармейцев из всех частей, а потом посылают в самые опасные места.

– Я тоже слыхал, – вспомнил Ростислав. – И впрямь тогда, на Белой, болтали, будто красных пули не берут, но мало ли чего болтают!..

– Пули-то их берут, – согласился полковник. – Но вот что любопытно, Ростислав Александрович… Вы не задумывались, каким образом красные умудряются побеждать? Я не про общую политику и стратегию. Тут и они, и мы наделали глупостей приблизительно одинаково. Я про их умение побеждать в нужный момент в нужном месте, выигрывать, так сказать, ключевые операции. Обратили внимание? Как раз к решающему бою у них и войска дисциплинированные, и население поддерживает, а наши чудо-богатыри, как на грех, в зайцев превращаются.

– А это все упыри, – вставил Ревяко. – Своих вдохновляют, а на наших ужас наводят.

– Может быть, – спокойно отреагировал полковник. – А может, все проще. И одновременно – сложнее. Один мой хороший приятель предположил, что у красных есть нечто вроде психического оружия.

– Лучи Смерти, – с пафосом заметил Ревяко. – Пещера Лейхтвейса и человек-невидимка!

– Принцип Оккама, – пожал плечами Любшин. – Самое простое объяснение может оказаться самым верным. Технически это, конечно, сложно… Хотя, господа, кто знает?

– Не думаю, господин полковник, – недоверчиво заметил Арцеулов. – Вся беда в нашей мобилизованной сволочи – разбегается при первой же опасности. Поставить по пулемету позади каждой роты – и красным никакие упыри не помогут!

С этим не спорили.

Наутро поезд было не узнать. Известие о падении Иркутска враз разрушило подобие дисциплины, которое еще сохранялось в последние дни. На поверке недосчитались больше половины нижних чинов; многие из офицеров тоже сгинули, даже не попрощавшись. Остальные тревожно перешептывались, а ближе к полудню стали говорить в полный голос. Положение и в самом деле становилось безнадежным: с запада наступала Пятая армия красных, окрестные сопки оседлали повстанцы, а путь в спасительное Забайкалье был отныне намертво перекрыт иркутской пробкой. Вдобавок ненавидимые всеми чехи усилили охрану станции, выведя прямо к семафору свой бронепоезд. Поговаривали, что легионеры получили строгий приказ своего Национального Совета не брать в поезда офицеров, отчего цены на такие поездки сразу стали поистине астрономическими.

То и дело в разговорах мелькало слово «Монголия», но почти все считали эту мысль безнадежной. Наибольшие оптимисты уповали на войска Владимира Оскаровича Каппеля, прорывавшиеся, по слухам, через тайгу, но в такой ситуации не верилось даже в непобедимых каппелевцев.

Ростислав Арцеулов не принимал участия в этих разговорах. Болтать и сплетничать не хотелось. Он лишь мельком взглянул на карту и тут же понял, – войска Каппеля едва ли успеют на помощь. В Монголию тоже не уйти – мешал не только мороз, но и вездесущие повстанцы красного генерала Зверева. Из наличности у Арцеулова имелось два империала и пачка никому уже не нужных бумажек, выпущенных Сибирским правительством. Уходить было некуда и незачем. Ростислав боялся он лишь одного – что у адмирала не выдержат нервы, и он прикажет сложить оружие. Если же этого не случится, то Нижнеудинск в качестве места последнего – личного – боя Арцеулова вполне устраивал.

…Ростислав вполне мог погибнуть еще осенью 17-го, когда взбесившаяся солдатня рвала на части офицеров его полка. Мог быть убит несколькими месяцами позже, в Ледяном походе. Смерть ждала Арцеулова весь 18-й год, когда Добровольческая армия то уходила в кубанские степи, то вновь выныривала у очередной железнодорожной станции, чтобы отбить у краснопузых патроны и провиант. Но Ростиславу везло – он был лишь однажды ранен, и то легко. Он уцелел и в марте 19-го, во время отчаянного перехода вместе с Гришиным-Алмазовым через волжские и уральские степи к адмиралу. Им посчастливилось, но с того самого момента Ростислава не оставляла мысль о том, что терпение Судьбы уже исчерпано.

Он не ошибся. Отказавшись служить в конвое Верховного, Арцеулов подал рапорт с просьбой направить его в корпус Каппеля. Вместе с ним на фронт ехала Ксения – его жена, которую он чудом нашел в переполненном беженцами Омске. Ксения была медсестрой, за летние бои 17-го имела солдатский Егорий и, несмотря на уговоры мужа и подруг, не желала отсиживаться в тылу.

…Он лежал за пулеметом у высокого берега Белой, когда снаряд разорвался где-то совсем рядом. Через месяц, в Екатеринбурге, Ростислав уже стал выздоравливать, но в госпитале началась эпидемия тифа. Его спасла Ксения, не отходившая от мужа все самые тяжелые дни. Она вытащила его из черного забытья, но однажды, когда кризис уже миновал, Ростислав увидел, что жены рядом нет. Три дня ему не говорили правды, а на четвертый все было кончено – Ксения Арцеулова сгорела от тифа и была похоронена в огромной братской могиле неподалеку от госпиталя.