Евгений Красницкий - Отрок

— Это ты — в одиночку шестерых?

— Одного Роська — кистенем, еще одного — Петька помог, остальных я!

— Кхе! Самострелы… надо же… ладно, Андрюха, давай этого!

Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.

— Здравствуй сватьюшка Славомир, давненько не встречались. — С людоедской ласковостью пропел дед. — Годков десять, а то и поболее.

— Корзень, что б ты сдох! — Отозвался связанный мужик.

"Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть…".

— Ну, сдохнешь-то, как раз, ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.

— Не пугай, христианин, Светлые Боги…

— Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям. — Не дал Славомиру договорить дед.

— Что ты, христов выблядок, про наши обычаи…

— Знаю! — Снова перебил Корней. — И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон, три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от Светлых Богов славянских!

— Врешь, Корзень! — Мужика аж трясло от ненависти и бессилия. — Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!

— Однако родила! Крест Святой Животворящий сильнее волхования оказался! — Дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. — А теперь, получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!

Три коротких взмаха меча и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.

— Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! — Торжественно возгласил дед. — Андрюха, режь ему подколенные жилы!

Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.

— Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! — Продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятье.

— Корзень, будь ты прокл…

Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.

— Не извергнешь более хулу и проклятье! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!

Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь, оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника — на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень, и побрел назад по кровавому следу.

"XII век… Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни… Все умещается в одном месте — ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом есть, Славомир, ведь, пощады не просил, понимал, на что шел. Кто-то из великих поэтесс, помнится, написал:

Как хорошо, что есть еще мужчины,

Которым совестно таскаться по судам.

Да полноте Вам, сэр Майкл, так ли вы рассуждали бы, в случае победы лесовиков? Сомнительно, ох сомнительно. И Славомир тоже хорош, какой командир обречет на смерть раненых подчиненных, ради удовлетворения личной мести? Дерьмо он был, а не командир! Люди ему доверились, а он…".

— Михайла, Михайла! Да очнись ты! Андрюха, кажись, перебрали мы, не в себе парень.

Мишка вдруг обнаружил, что стоит столбом напротив деда с Немым, держа Рыжуху под уздцы и совершенно не помнит, как он пришел сюда из леса.

— Слышу я, деда, не бойся, не свихнусь. Андрею ногу перевязать надо, я мать позову.

— Не надо, перевязали уже. Теперь Настену надо ждать, у Андрюхи в ноге кончик жала обломился, плохо отковали, болотники косорукие. Настена вытащит, сами только расковыряем без толку. Ты это… Про Славомира — никому ин слова. Незачем Татьяне знать, что я отца ее… Понял?

— Понял, никому не скажу. — Пообещал Мишка.

— А если спросят: "За что казнили?" — Не успокаивался дед. — Скажешь, что за раненых дружинников.

— Угу, за злодейство.

— Верно. — Дед вытянул шею и оглядел обоз. — Там, у саней, кто-нибудь шевелится способен?

— Матвей цел. — Начал было Мишка, но понял, что больше уцелевших нет и неуверенно добавил: — У Митьки лоб рассечен, но, может быть, ничего. Посмотреть надо.

— Иди, дашь им самострелы и тащи сюда, я пока коней поймаю. — Дед озабоченно оглянулся на лес. — Надо обоз ихний брать, там еще трое остались.

— Не смогут они из самострелов, деда… — Попытался возразить Мишка.

— Делай, что говорю! Давай, шевелись!

Мишка побрел к саням. Мать с помощью Матвея подсаживала в фургон держащегося за грудь Артемия. Крови видно не было, похоже, что так же как и у Роськи, стрела завязла в кольцах доспеха, но поддоспешников у ребят не было, и удары стрел ничего не смягчило.

— Мама, как там Митя, верхом ехать сможет?

— Да ты что? Он и стоять-то не может, шатается, как пьяный. Я его положу с Артюшей и Демой.

— Как они?

— Дема плох, Настену бы дождаться… — Голос у матери прервался.

Мишка только вздохнул, здесь он помочь ничем не мог.

— Мама, я Матвея забираю, в лесу еще трое татей остались, надо добить. Матвей! Бери Демкин самострел и давай со мной!

Из- за саней вылез скрюченный Роська.

— Минь, я тоже с тобой!

— Нет, ты верхом не сможешь. — Мишка всем своим видом продемонстрировал, что не намерен выслушивать возражения. — Тебе другое дело: посадишь Кузьму так, чтобы он мог самострелом воз с ранеными прикрыть. Сам будешь рядом — заряжать. Понял?

— Я и сам могу из самострела, мне ребята давали попробовать.

— У Кузьмы лучше выйдет, он, даже к доске пришпиленный, и то одного татя завалил. — Мишка повысил голос. — Делай, что говорю!

— Слушаюсь, господин старшина!

— Вот, другой разговор. Матвей, готов? Тогда пошли.

Дед недовольно оглядел подошедших пацанов.

— Михайла, ты чего только одного привел, где второй?

— Лежит, больно крепко по лбу досталось. Я, когда в шлем попало, еле на ногах устоял, а ему в лоб, повезло, что живой.

— Ладно, тогда. — Дед с сомнением поглядел на Матвея — Матюха, верхом-то сумеешь?

— Могу, вообще-то, но не очень… — Матвей с опаской покосился на коней.

— Научишься. — Отрубил дед. — По коням!

Всего минут через пять неспешной рыси след привел к поляне, на которой сгрудились десятка полтора запряженных саней и конский табунок голов в двадцать. Сани были завалены оружием, доспехами, одеждой, седельными сумками и прочим имуществом раненых дружинников и их охраны. На одних санях лежали два трупа, видимо, те самые раненые, которые умерли в пути. А на соседних — еще один покойник, похоже, скончавшийся совсем недавно. Еще двоих лесовиков не было, но от поляны в глубь леса уходил свежий санный след.