Дмитрий Шидловский - Противостояние

Он окинул взглядом заснеженное поле, усеянное трупами в польских шинелях. Картина боя сразу стала ему ясна. Майор гнал людей, представлявших собой отличные мишени на снегу, через поле в лоб, на пулеметы. Раненых наверняка не было. Тех, кого не добивали пули, приканчивал мороз.

— Почему без маскхалатов? — успокоившись, спросил Павел.

— Специальным приказом все маскхалаты переданы в распоряжение штаба фронта, для частей, атакующих УРы, — пояснил Нахимцев.

— Какие потери?

— Человек пятьдесят…

— Что значит «человек пятьдесят»? — рявкнул Павел. — Вы — командир подразделения и не знаете своих потерь!

— Сейчас точно выясним. — Нахимцев знаком подозвал лежащего рядом офицера.

Тот, явно радуясь возможности подвигаться на морозе, подбежал и доложил:

— Капитан Шустер, командир первой роты, по вашему приказанию прибыл.

Не дав майору открыть рот, Павел проговорил:

— Майор, поясните план дальнейших действий.

— Мы намерены атаковать! — выкатил глаза Нахимцев.

— Когда?

— Через пять минут.

— Чтобы положить еще взвод или полбатальона? Сколько вы кладете за одного убитого бандита? Десять или двадцать своих солдат?

— Я выполняю ваш приказ уничтожить банду.

— Я давал такой приказ, но я не приказывал уничтожать первый батальон североросской народной армии, — снова начал кипятиться Павел. — Сейчас пятнадцать двадцать три. Через час с четвертью стемнеет и вы сможете приблизиться к противнику без существенных потерь, закидать гранатами и вступить в ближний бой и рукопашную. У вас без малого десятикратное превосходство в людях. Вы сомнете банду за четверть часа. Если даже два-три человека, пользуясь темнотой, уйдут, мы накроем их в ближайшие дни. Куда они денутся по такому снегу и при полном контроле Красной армии над всеми дорогами и развязками? Вступив в боевое соприкосновение с противником в десять сорок две, вы могли втянуть его в активную перестрелку. У них недостаток в боеприпасах, а вам подвезут столько патронов, сколько надо. Если бы вы так поступили, то уже сейчас могли бы перейти в атаку на безоружного противника.

— Но комиссар Потапов требует быстрейшего уничтожения противника при его обнаружении, — начал оправдываться майор.

— А своя голова на плечах у вас есть?! – заорал Павел. — Если вы не знаете, именно так, как я сейчас описал, действовал в восемнадцатом–девятнадцатом спецполк североросской госбезопасности. За всю войну он понес потерь меньше, чем любая другая часть, неизменно добиваясь успеха. Вы хоть пробовали изучить опыт прошлой войны, когда отправлялись на фронт?

— Но мы действовали, как нас учили инструкторы РККА, по уставу, — развел руками Нахимцев.

— Сдать оружие, — тихо скомандовал Павел.

— Что? — не понял майор.

— Сдайте оружие. Я подвергаю вас аресту за служебную халатность, приведшую к неисполнению боевого задания и неоправданным потерям личного состава. Вашу судьбу решит трибунал.

— Ну, товарищ министр… — Лицо майора стало плаксивым.

Он прекрасно знал, что, отданный под трибунал с такой формулировкой лично министром, он непременно будет расстрелян. Павел вытащил из кобуры «ТТ» и молча наблюдал, как по сигналу капитана к ним приблизились два солдата, как сникший майор отдал им свою портупею и под конвоем удалился в глубь леса. Когда Нахимцева отвели на достаточное расстояние, Павел обратился к Шустеру:

— Принимайте командование батальоном, капитан. Выставить посты и отвести людей в лес. Пусть разведут костры и обогреются. Если не обедали, пусть подкрепятся. Противника атакуете в восемнадцать ноль-ноль… Хотя нет. Бурков — кадровый офицер, лейтенант североросской армии, комвзвода. С ним такие шутки могут не пройти. Атакуете в восемнадцать ноль восемь. Пусть расслабится. Расставите на опушках два взвода, чтобы ловить бегущих из села бандитов. Приблизившись к селу, закидаете их гранатами я — в рукопашную. И в дальнейшем, если при боевой операции потери личного состава превысят десять процентов, будете отвечать перед президентом лично.

— Есть, — козырнул немало удивленный таким поворотом капитан.

Глядя в заиндевевшее окно «эмки», на полной скорости несущейся назад, в его министерство, Павел думал: «Нельзя так. Губим людей, берем количеством, заваливаем трупами. На этом я и проиграл Алексею в девятнадцатом. Этому я не дам повториться. Он мой враг, но чтобы победить его, я должен учиться у него. Иначе никак».

Из окна «руссо-балта» Алексей смотрел на промерзшие петербургские улицы. Он, проживший в этих местах (в том и этом мире) уже без малого сорок четыре года, таких морозов не помнил. Поежившись, он с трудом представил, каково сейчас солдатам на фронте. Тем, кто сидит за железобетонными укреплениями УРов, еще ничего, а вот тем, кто участвует в полевых операциях на сорокаградусном морозе! Хорошо еще, загодя снабдили армию необходимым обмундированием и специальным морозоустойчивым оружейным маслом. И все же…

Его автомобиль подъехал к входу в президентский дворец. Не дожидаясь помощи телохранителя, он сам распахнул дверцу и почти бегом направился к подъезду.

Проходя через вестибюль, Алексей услышал несущуюся из динамика песню: «Нет, Молотов» [27]. Ее написали еще в декабре и с тех пор крутили по радио ежедневно. Веселый, разухабистый ритм, солоноватые шутки в адрес советских вождей должны были поднять боевой дух нации. Впрочем, песня действительно была популярна среди всех слоев населения. Ухмыльнувшись, Алексей подумал, что бутылки с горючей смесью, которыми бойцы поджигают советские танки, вполне обоснованно названы «Коктейль Молотова». В смысле, коктейль для Молотова. А вот когда в сорок первом эту смесь возьмут на вооружение советские войска, исходный смысл названия утратится [28].

Поднявшись на второй этаж, он увидел стоящего у окна и нервно курящего сигарету Маклая. Алексей подошел к маршалу, крепко пожал его руку и произнес:

— Поздравляю вас. Мне доложили, что вам удалось окружить три дивизии противника под Архангельском. Это очень важный успех для всех нас.

— Да, — как-то рассеянно проговорил Маклай. — И сдали Вологду.

— Полноте, — развел руками Алексей. — Это было две недели назад, еще до Нового года. А теперь на севере вы фактически одержали победу. Первую победу в этой войне.

— Я хочу, чтобы вы знали, Татищев, — глядя в сторону, произнес Маклай, — мы не выиграем эту войну. С таким противником невозможно воевать. У них нет нормального зимнего обмундирования. Они не умеют согласовывать действия пехоты, танков и авиации, и только на этом теряют огромное количество людей и техники. Но они все равно наступают. В УРах наши пулеметы выходят из строя от перегрева, а они всё идут. Перед дотами вырастают горы трупов, выше самой огневой точки, а они переваливают через них и берут нашу линию обороны. При штурме Вологодского УРа они несли потери около ста человек на одного нашего, но даже не остановились, прорвав нашу линию обороны, с ходу взяли Вологду и приступили к штурму оборонительной линии Лодейное Поле — Пикалево. Да в такие морозы, согласно военной науке, вообще воевать нельзя, а они еще и наступают. Я окончил академию Генштаба, я воевал и с немцами с четырнадцатого по восемнадцатый, и с большевиками в восемнадцатом–девятнадцатом. Я был наблюдателем в Китае. Я знаю, как воевать в Европе и Азии, но я не знаю, как воевать здесь. Поверьте мне, Татищев, ни наши военные знания, ни великолепное оружие не помогут в войне с войсками, где офицеры готовы класть роты и батальоны за каждый дот, а солдаты покорно идут на верную смерть.