Юлия Маркова - Оперативное вмешательство

Показали ему и то, как случилось несчастье с товарищем Лениным, легко узнанным в образе главного матроса. Кто ж заставлял его приказать затыкать штыками слабую женщину, всего лишь желавшую защитить своего пациента? Да и сам Николай после предписанной ему Артанским князем обработки уже не представлял собой никакой угрозы. Было в поведении Старика ( один из партийных псевдонимов Ленина ) что-то, заставляющее поверить во все, что о нем рассказывал товарищ Серегин, назвавший его «глумливым засранцем». Мстя за былые реальные или мнимые унижения, после победы революции этот человек будет готов благословить самый беспощадный террор против бывших правящих классов, даже несмотря на то, что такой образ действий будет вреден для первого в мире государства рабочих и крестьян. Но почему прежде никто из товарищей не замечал таких особенностей поведения будущего вождя мировой революции?

И тут ему приснилась Кобра.

– Дело в том, Сосо, – сказала она, – что ваш Ильич (такой клички Ленина Сосо не знал, но сразу понял, о ком речь) был великим конспиратором и шифровался не только от сатрапов проклятого царизма, но и от своих товарищей по партии. Даже взяв власть, он предпочитал совершать свои злодеяния чужими руками. Но в своих снах человек может позволить себе то, чего он никогда не сделал бы наяву. Ведь сон – дело обычно сугубо личное, к которому нет доступа посторонним. Должно быть, много раз он думал над тем, что сделает со всей этой камарильей после того, как добьется своего, и проклятое самодержавие падет. Вспомните Робеспьера, превратившегося в комок неприкрытой ненависти, который отправлял на гильотину не только ненавистных ему дворян, но и своих товарищей по партии.

– Вы думаете, что товарищ Ленин напал на товарища Птицу, потому что понимал, что это сон, и считал, что никто об этом никогда не узнает? – спросил Сосо.

– Да, вы правы, – согласилась Кобра, – потому что если бы ваш Ильич бодрствовал, то ограничился бы зажигательной речью с крыши броневика. Мы бы ему еще потом за нее спасибо сказали, ибо иное слово может ударить не слабее, чем штык в живот, и Николай после такой обработки немедленно сбежал бы с трона впереди собственного визга. А так нам еще потом его приходилось доламывать. Но Ленин в тот момент спал, а потому пошел совсем другим путем, который закончился для него тем, что хуже обыкновенной смерти. Это для обычного человека сны – это только сны, а для людей нашего магического сословия это либо пророчество, либо оскорбление действием. Для нас, магов, не существует отговорки: мол, это было во сне. Если мы не будем себя контролировать, то, проснувшись, можем увидеть, что кошмарный сон продолжился наяву.

– Но если это был только сон, так, быть может, товарищу Птице ничего не угрожало, кроме кошмарного пробуждения? – спросил Сосо.

– Угрожало, – покачала головой Кобра, – она у нас часто ныряет внутрь сущности разных людей, стремясь им помочь и избавить от разных личностных проблем, и не всегда это бывает безопасно. Один раз во время такой ментальной экспедиции мы недоглядели, и ее ударили ножом в живот. Можете мне поверить – рана оказалась настоящей. И настоящими были трупы засранцев по ту сторону сна – наша черная метка миру воплощенного кошмарного бреда, в который пока нет прямого доступа. Но не будем больше об этом; проблемы того мира не имеют отношения к нашим нынешним делам.

Казалось бы, Сосо спал и видел сны, но, в отличие от обычных сновидений, забывающихся сразу после пробуждения, утром, он помнил все, что ему снилось, в малейших деталях. Да и сон ли это вообще был?

– Да, – подтвердила ему товарищ Кобра за завтраком, – у нас тут не бывает обыкновенных снов даже для обыкновенных людей, а ведь вы, Сосо, у нас человек необыкновенный. Судя по вашему рассказу, Башня Власти приняла вас как законного постояльца, а это, знаете ли, весьма высокая оценка. Хотела бы я сунуть туда Кукурузного Хруща или Меченую Гниду, чтобы полюбоваться на то, в какой кисель наутро превратятся их мозги. А вы оттуда вышли как ни в чем не бывало, не заработав даже легкой головной боли.

– Головная боль есть, – признался Сосо, – но не настоящая, а в переносном смысле. Я понимаю ваше стремление переделать этот мир, не доводя дело до настоящей революционной ситуации, и в то же время получившийся результат будет для меня чужд. Умом я понимаю, что так будет лучше для всех, а сердце говорит мне, что если товарищу Михаилу удастся все задуманное, то самодержавное правление в России будет сохранено навсегда. Эта самая Башня Власти показала мне мир товарища Волконской. По сравнению с нашими нынешними делами, там величайший прогресс, наука достигла невиданных высот, государство могуче, народ благополучен, а император для своих подданных – добрый отец, а не жестокий угнетатель. И все же получившаяся картина не вызывает во мне радостного восторга. Кому-то такое может понравиться, а мне нет. Гораздо больше мне по душе мир товарища Половцева, где социалистическая революция в России все же произошла, но при этом ее постарались избавить от самых вопиющих детских болезней. Там, как мне кажется, народ и государство не разделены прозрачной, но непробиваемой стеной абсолютной монархии, а пребывают между собой в нерушимом диалектическом единстве…

– Вы понимаете, Сосо, – сказал Артанский князь, внимательно слушавший этот разговор, – что здесь, в вашем мире, мы ни в коем случае не можем предложить революционный путь развития?

– Понимаю, товарищ Серегин, – тяжело вздохнув, ответил тот, – и поэтому, когда вы пойдете дальше по мирам, я тоже хотел бы уйти с вами… Со смертью товарища Ленина партия большевиков фактически прекратила свое существование, ведь это именно он был нашей объединяющей и направляющей силой. И одновременно с началом реформ императора Михаила исчезнут и основания для дальнейшего существования большевизма как политического явления. Не с чем нам будет бороться, ибо все самые вопиющие проблемы власть собирается разрешить сама, без нашего участия, а это уже не для меня. Пока вы действуете в моем родном мире, я, конечно, помогу вам чем смогу, но потом мое место будет уже не здесь.

– Вы понимаете, что на следующих площадках в четырнадцатом и сорок первом годах будут свои товарищи Сталины, и вам там тоже не будет места? – спросил Артанский князь.

– Да, товарищ Серегин, – согласился Сосо, – и не претендую там ни на что большее, чем роль одного из ваших помощников. Ведь я еще не настоящий товарищ Сталин, а только заготовка для него. Ведь мне еще учиться и учиться, в том числе и у людей из вашей команды. На самом деле я подумал о мирах, лежащих, как вы говорите, выше пресловутого девяносто первого года – где социализм уже пал, но образовавшееся дикое буржуазное государство все равно потребуется переделывать во что-то более человекообразное.