Владимир Панин - Карельский блицкриг

О том, что написал юрист, он и сам догадывался, выстраивая логическую цепочку в своих рассуждениях, сидя в камере. Но одно дело предполагать и совсем другое – получить конкретные подтверждения своим догадкам, пусть и столь необычным способом.

Брошенным судьбой кругом следовало воспользоваться, и, вернувшись к себе в камеру, он принялся выстраивать тактику своего освобождения.

На очередном допросе комдив сказал, что готов к сотрудничеству со следствием, но только после очной ставки с теми, кто дал на него показания. К подобному повороту следователь оказался не готов. Как он ни напирал, как ни уговаривал Рокоссовского хорошо подумать, тот твердо стоял на своем.

Да, дам признательные показания, которые вы так хотите получить, но только на очной ставке. Представьте мне хоть одного человека, пусть скажет мне это в глаза, и я подпишу все нужные вам показания.

Вновь назначенного следователя поджимали сроки пересмотра, нового он ничего не смог найти на комдива, и дело было закрыто. В середине апреля специальная комиссия своим решением полностью оправдала командира корпуса комдива Рокоссовского К. К.

В пригожий апрельский день Константин Константинович вышел из тюремных ворот полный счастья и надежд. Однако, по злой иронии судьбы, он очень скоро вернулся туда вновь, причем по исключительно собственной воле.

Столь трагичный курьез заключался в том, что у комдива не было ни копейки денег, а тюремный писарь, оформлявший ему документы на освобождение, неправильно выписал ему проездные документы до Пскова, последнего места службы Рокоссовского.

Как ни пытался комдив убедить кассира воинской кассы Балтийского вокзала выдать ему билет до Пскова, все было бесполезно.

– У вас, гражданин военный, литера неправильно заполнена. Поэтому я не могу выдать вам проездной документ, – склочным голосом говорила кассирша худому, одетому в большую по размеру шинель комдиву.

– И что же мне делать? Я только что из тюрьмы освободился, у меня денег нет, – попытался пробудить у нее чувство доброты и сострадания к чужому горю Рокоссовский, но тетка была непреклонной.

– Знаете что, гражданин, идите вы снова к себе в тюрьму. Они вас неправильно выпустили, вот пусть и исправляют свои ошибки. – Фраза была насквозь гадкой и мерзкой, но бедному комдиву ничего не оставалось, как последовать совету кассирши.

Где «зайцем», где под неодобрительный взгляд кондуктора, прицепившись «колбасой», он на трамвае доехал до «Крестов» и стал настойчиво просить дежурного забрать его в тюрьму.

– Поймите, канцелярия уже закрыта, а мне ночевать негде. Заберите, товарищ сержант, я как раз к вечерней раздаче успеваю, – просил комдив дежурного на тюремной проходной, и после долгого раздумья тот согласился. Согласился не из жалости к вчерашнему арестованному, чего их брата жалеть, замерзнет, не велика потеря. А из кастовой солидарности к своим канцеляристам, совершившим эту досадную ошибку при оформлении документов, за которую может получить нагоняй от начальства.

– Ладно, проходи. Никифоров, определи его в шестую камеру, до утра… – Сержант открыл калитку, и «Кресты» вновь приняли в свои объятия будущего маршала Советского Союза.

Трудно сказать, что испытывал он в этот момент, но миске теплой пшенной каши и кружке горячего чая он был рад как никогда в жизни. Равно как и месту на деревянных нарах, на которых наконец можно вытянуться во весь рост и дать отдых гудящим от непривычки ногам.

Ночь пролетела в одно мгновение, а утром комдива охватил страх. А вдруг дежурный позабыл отдать его документы на исправление или, еще хуже, потерял их. Как же тогда выйти из «Крестов»? Эти простые, но далеко не смешные вопросы для просидевшего полтора года в тюрьме человека стали неудержимо терзать комдива, едва только он открыл глаза.

Сердце наполнялось неприятным предчувствием, но все обошлось. На этот раз чекистская машина сработала без всяких сбоев. К полудню дверь камеры открылась, и дежурный надзиратель громко произнес:

– Рокоссовский, с вещами на выход!

Потом был вокзал, поезд на Псков и полные изумления глаза бывших сослуживцев, считавших комдива давно расстрелянным.

Было возвращение звания и орденов, восстановление в партии и должности. Был приказ по наркомату обороны об отправке в отпуск с одновременным предоставлением комдиву Рокоссовскому путевки в южный санаторий вместе с семьей для поправки здоровья.

Все это было, а пока, получив документы на освобождение, он покинул «Кресты» с твердым намерением больше туда не возвращаться.

«Лучше сразу застрелиться, чем вновь пройти все эти круги ада, – твердо решил для себя комдив, делая первые шаги свободного и честного советского человека. – Больше я им в руки живым не дамся».

Примерно так же думали и сотни других военных, которым в этот год посчастливилось восстановить свое честное имя и вернуться в ряды РККА. Страшная страница чисток, связанных с именем наркома Ежова, была перевернута и начиналась новая.

Там не было массовых репрессий, но на всех парах приближалась новая Большая европейская война, о невозможности которой так много говорили на каждом европейском углу и громкую грозную поступь которой в Испании и Чехословакии было невозможно не услышать.

Лето 1939 года, а особенно его август месяц, было особенно жарким, как для Европы, так и для всего остального мира. С конца мая гремел выстрелами и орудийными разрывами Дальний Восток, где в районе реки Халхин-Гол японские милитаристы пробовали на прочность советско-монгольский военный союз.

Прошлогодний пограничный конфликт в районе озера Хасан вскрыл наличие больших проблем в Особом Дальневосточном округе. Краснознаменная и легендарная Дальневосточная армия под командованием маршала Блюхера оказалась полностью не готова к современной войне. Герои Спасска и Волочаевки не смогли не только быстро и достойно дать отпор врагу, как того предписывала советская военная доктрина, но даже обозначить свое присутствие в районе конфликта.

Вся тяжесть по защите рубежей Отечества легла на плечи пограничников, которые своим легким стрелковым оружием противостояли вооруженному до зубов агрессору. В течение нескольких дней с момента начала конфликта они не имели поддержки ни в артиллерии, ни в танках, ни в авиации, хотя до Владивостока, где находился штаб округа, было рукой подать.

В те тревожные дни выяснилось, что все заверения прославленного маршала о полной боевой готовности Дальнего Востока к отражению японских милитаристов это всего лишь слова. Неукомплектованность соединений, неумение и неготовность войск округа к выполнению боевой задачи обрушились на Сталина как снежный ком.