Арсений Миронов - Украшения строптивых

— Железный ворон? — прищурился Зверко. Точно железный. Одним словом, Стыря наконец понял, что попал в необычайную заваруху, в крутую божественную усобицу. Пришлось бросить сапоги и спасаться бегством. Только на следующий день Хлестаный узнал, что Чурила — не просто молодой дурачок, сипящий на свирели и танцующий с пастушками. Чурила шел на Русь как новый властитель! Он захватывал города не копьем, а… играючи. Играючи на свирели. Ноющий звук и сладкий смрадный дымок в воздухе — все это знакомо Стыре по Дымному Урочищу!

— Княжич! Дозволь мне пробраться в городище — разведать, что к чему… — Стыря умоляюще поднял белесые брови. — Страсть любопытно!

— И я, княжич! И меня! Добрый волен, пусти на вылазку! — подскочили сразу несколько бандитов. Волосатые кулаки сжаты, глаза горят…

— Я тоже, миленький братец! — завизжала Рута: испугалась, что про нее забыли. Подскочила и вцепилась в локоть: — Буду тебя охранять, правда?

— Не шляйтеся туды! — вдруг донесся недовольный голос откуда-то сбоку. Дедушка Посух будто невзначай прошествовал мимо, прижимая к груди почти равновеликий жбан с квасом. — Тама гадостное чародейштво, я отседова чую. Начурено, набедокурено — штрах! Это все Чурилка-жлодей вождух портит… Жаколдует вас, жаколдобит!

— А что делать, деда Посух?

— Дык… а грецкие Стати на что? Доставай их из торбы — и пущай в дело. Они любые чары вмиг выжгут… — твердо сказал Посух. И забавно нахмурился: — Что, боисся?

Данила боялся. Он понимал: если пустить в дело страшные Имперские Стати, они уничтожат всю магию в округе… Не только вражескую, но — любую . В том числе — Данькиного железного ворона. А также драгоценные порошки, пирожки и зелья. Все сгорит без следа…

В этом сказочном мире использование Статей равноценно применению термоядерной бомбы в битве на Куликовом поле. Едва ли это понравится новым Данилиным подругам — русалкам… Как отнесутся к такой выходке местные водяные, лешие и прочая полезная нежить? Или, скажем, степной ветер, которого Данька с большим трудом приманил к своим парусам щедрыми дозами скат-жемчуга?

Глядя вслед удаляющемуся старичку, Данька промолчал. Нет, Имперские Стати — не вариант. У меня есть другие способы ведения войны. Он покосился на Стырю, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывая выжидательно и чуть испытующе.

— Будь по-твоему, кормчий, — сказал Зверко, быстро стягивая верблюжью безрукавку. — Нужна разведка. Я пойду с тобой. Сплаваем по-быстрому. Только мы двое — остальные здесь.

Быстро обернулся к Руте, предупреждая протестующие визги:

— Ты останешься на корабле, сестрица. Поручаю тебе охрану «Будимира». Только… надень, пожалуйста, кольчугу подлиннее — и выплети эти дурацкие ржавые кольца из волос.

Отвернулся и, жмурясь, поглядел в сторону Висохолма. Данька понимал: город занят неприятелем и вылазка будет небезопасной. Однако… не мог усидеть на месте. Столько раз слышал про этого Чурилу! Хоть одним глазком поглядеть на зверя…

Он скинул звенящую кольчужную кожу, стащил сапоги и мигнул Стыре: пошли. Хлестаный подозвал кудрявого помощника, цыгана Берладку — передал гудящее кормило: «Кидайте становые грузы на дно; ждите нас». Рывком стянул малиновую рубаху, вытащил из расписных ножен любимый сорочинский кинжал (Данька вернул клинок владельцу). Мотнул головой, лихо прикусил зубами кончик оселедца. Покосился на княжича — вдруг, заметив неладное, едва уловимым жестом показал себе на лоб.

Данька понял, кивнул. Поспешно выпутал из волос яркую княжескую тесьму.

Ну, с Богом. Стыря вскочил на борт, высоко подпрыгнул — и, перегнувшись в воздухе, полетел вниз. «Красиво ныряет, разбойник», — подумал Зверко. Потуже подтянул черный перстень на пальце, похлопал ладонью по кожаной мошне со снадобьями… оружие на месте. Ну вот, опять грядут приключения. Легко вздохнул и вслед за Стырей прыгнул в воду — почти без шума. За три безумных дня он научился не взмучивать брызг.

Плыли по течению — Стыря даже быстрее, чем Данька. Разбойник чуть впереди: фыркает, мотает бритой головой — узкое лезвие посверкивает в зубах. Данька едва поспевал за ним — шел тяжелым брассом, как крупная недобрая жаба. Висохолм приближался; в ушах всерьез заныло от гнусавого музыкального воя. Сиреневый дым, пахнущий экзотическим азиатским лекарством, липко стелется по воде. У пристани чернеют гнилые скорлупки. А над пристанью, на высоком берегу видны белые рубахи мужиков… Тьфу, сплюнул Данька: они водят бабьи хороводы!

Не может быть. Отсюда, с воды плохо видно… Нет, точно: тусуясь над обрывом, светлые фигурки образуют несколько медленных концентрических колец… Обнимая друг друга за плечи, горожане танцуют — движутся посолонь вкруг дымящихся костров. Движутся неровно, сталкиваясь плечами. Странный танец. Вот почему никто не вышел с косами на луга. Народ отдыхает… удивительный, небывалый праздник пришел на улицы города Висохолма. Ритмично бухает далекий барабан, от сандалового дыма щекочет в ноздрях — а на затхлой стоячей воде качаются позавчерашние венки с крупными желтыми цветами.

У берега пришлось плыть сквозь сплошное цветочное крошево: раскисшие венки, оборванные лепестки; маслянистыми пятнами блестит по поверхности золотая пыльца… Осторожно, как спящую змею, Данька приподнял над водой мокрую желто-зеленую ленту, цветочную косицу, уже обросшую тиной. Странные цветы…

— Чуриная слепота, — тихо сказал Стыря, с трудом прокладывая себе путь в пахучем месиве.

Обрывая липкую зелень, приставшую к ногам, Зверко и Стыря вышли на берег. Спящий безусый паренек, развалившийся на влажном песке у воды, не в силах поднять головы.

Полсотни шагов вверх по крутой тропинке… безобразие: повсюду разбросаны корзины с протухшей рыбой! Обожравшиеся уличные псы валяются в пыли среди кулей с просыпанной мукой. Каленые сухари хрустят под ногами… И ни души на пристани. Все горожане собрались наверху, на площади — они веселятся под иноземную музыку.

И повсюду эти курительницы на бронзовых треногах… Проклятие! Деда Посух был прав: от фиолетового дыма кружится голова! Данька даже испугался. Раздраженно ударил ногой: бух! — обломились паучьи ножки, стеклянный шар — сиреневый, с жирным бульканьем внутри — покатился по траве, пуская густой вонючий шлейф… Что-то знакомое в этом дыме почудилось Даньке… Будто резкая, горьковатая струя… одолень, волшебный цвет одоленя! Неужели Чурила использует славянскую магию для охмурения народных масс? Удивительно…

— Слышь, княжич… Это не мужики, — простонал Стыря. Пока Данила принюхивался к дыму, Хлестаный уже взобрался по крутым земляным ступеням — туда, где музыка и танцы. На задымленную рыночную площадь. Данька отшвырнул стеклянный шар, наполненный кипящим зловонием, и поспешно вскарабкался по тропке — бегом, цепляя землю руками. Взлетел наверх и — замер.