Олег Белоус - Когда на Земле стало тесно

– Этого болтливого повесить, остальных в кандалы!

Негру связали руки. Веревка с петлей полетела через ветку росшего посредине деревни раскидистого сапотового дерева. Острие шпаги заставило пленника встать на найденный в хижине низенький столик, петля легла на шею. Казалось, он не понимал, что жестокосердные белокожие хотят с ним сделать, лишь оскаленные крепкие белые зубы, особенно выделяющиеся на черном лице, сверкали на солнце. Ловким ударом один из солдат, которого использовали в качестве штатного палача отряда, выбил из-под несчастного опору. Большое тело чернокожего рвануло вниз, ноги достали землю. Петля, захлестнувшая горло, душила, заставляла, упираясь в утоптанную землю большими пальцами босых ног, встать на цыпочки. Глаза с белыми, большими белками, столь часто встречающиеся у чернокожих, почти вылезли из орбит, изо рта обильно пошла пена. Он что-то выкрикнул на своем языке, толпа глухо охнула, заволновалась, но наткнувшись грудью на острия боевых шпаг, отхлынула назад.

Палач чертыхнулся и повис на теле несчастного, но тот все еще жил. Сухое, мускулистое тело раскачивалось на веревке, то рефлекторно сжимаясь в комок, когда колени почти касались подбородка, то вновь касаясь пальцами ног земли. Из выпученных глаз ручьями катились слезы, смешиваясь на груди с потоками слюны из страшно искривленного рта. Пытаясь облегчить страдания мучительно и тщетно тянулся вверх.

Наконец палач сообразил и найденной в хижине лопатой начал подкапывать под несчастным землю. С каждым взмахом тело все больше обвисало, удлинялась шея, курчавая голова все больше откидывалась. Наконец затих. Через полчаса колонна закованных в кандалы чернокожих мужчин и женщин с детьми в окружении вооруженных солдат направилась в скорбный путь вниз, к побережью.

Сэр Дадли достиг замечательных успехов. Войска под его командованием пленили или убили множество маронов, но так и не сумели захватить все селения бывших рабов а потом ему и вовсе стало не до беглых невольников, по королевскому указу его отозвали в метрополию. Там назревали события, которые решат судьбу Европы.

***

На севере благословенной Господом земли: Belle France (Прекрасной Франции) море даже зимой не такое, как во владениях таинственного и мрачного русского le tsar (царя), словно молния ворвавшегося в большую европейскую политику и вместе с владыкой Галлии разрушившего великие государства и союзы. Серо-зеленые, пенистые волны зимнего моря торопливо набегали на пустынные берега северо-запада Франции: то покрытый галечными пляжами, дальше – редкими кривыми деревцами; то – невысокими белыми скалами. Правда по великолепию они не шли ни в какое сравнение с поистине чудом природы – знаменитыми меловыми скалами Дувра на противоположном берегу пролива Па-де-Кале. Не обделяли волны вниманием и порт Гавра: одного из крупнейших во Франции – настоящих ворот в богатые заокеанские земли. Тихо шепча нечто успокоительное нетерпеливо врывались внутрь акватории, мягко и беззаботно колыхали парусники на якорях со скрученными парусами, нежно баюкали пропахшие ромом, табаком, запахом дальних стран и опасных путешествий спящие по случаю ночи экипажи; стучали по безлюдным пристаням портовым мусором: дохлыми рыбами, яичной скорлупой и обрывками водорослей. Ночную тишину нарушал лишь равнодушный плеск волн, мерный свист пропахшего морем и йодом ветра да недовольные крики чаек. После тяжелого трудового дня горожане беспечно отдыхали; даже буйные моряки, пьянствовавшие в припортовых трактирах с гулящими девками, утихомирились, расползлись по кораблям и дешевым гостиницам, город спал. Длинной вереницей вдоль узких средневековых улиц бежали двух-трехэтажные здания, с нависшими друг над другом этажами, поверх их ломаная линия островерхих черепичных кровель. Лишь кое-где в узеньких окнах с цветными оконными стеклами мелькали едва заметные в ночи огоньки свечей да терялся среди морских волн свет маяка, но все жалкие потуги человека осветить мир, когда зима накрыло небо мрачными словно грех тучами, были тщетны.

Море – одаряет людей дешевой едой: рыбой, море – вечное средство сообщения между странами, народами и цивилизациями, но оно и источник вечной угрозы. Моряки и рыбаки ежегодно платили дань ему собственными жизнями, а где-то далеко за морями и океанами, еще были цунами. Это когда внезапно отступив от берега, море бросается на штурм суши колоссальной высоты волной, иногда заходя вглубь континентов и островов на много лье (лье: 4,5 километра) унося в единый горестный миг тысячи жизней и разрушая словно песочные прибрежные города. Но такая угроза как подобравшийся к середине ночи к берегам Франции корабль с черными, сливавшимися цветом с хмурым небом парусами, со стороны моря еще никогда не приходила на заселенные человеком земли. Ни единый огонек не горел на борту и его прибытия никто не заметил, ни портовые власти, ни моряки отдыхавших в гавани кораблей, а зря…

Одна за другой десяток вместительных шлюпок, взметнув холодные брызги, упали в зимнее море, равнодушное, глухое, а когда их экипажи заняли места за веслами и бережно приняли спущенные с палубы грузы, в гнетущей тиши раздалась негромкая команда на английском: «Протянуться!». Матросы оттолкнулись от корпуса корабля. Шлюпки, словно гигантские морские крокодилы, направились сквозь непроглядную темень зимней ночи на предательский свет маяка. Капитан Томас Харди провожал их взглядом пока темные силуэты не скрылись в ночной тьме, потом торопливо перекрестился. На страшное дело он решился, но ради родной Англии он готов на все. А душа… да даже и душу ради нее он готов отдать.

Прошло полчаса, шлюпки потеряли друг друга из виду, но продолжали с едва слышным плеском весел приближаться к порту. На носу одной из них вглядывался в едва заметную на фоне беззвездного неба темную полосу приближающегося берега человек средних лет в видавшей виды парусиновой морской куртке: невысокий, но плотный с красным носом, выдававшем большого любителя пропустить стаканчик горячительного, но упаси боже не на службе! Время от времени мозолистые руки с грязными ногтями, привыкшие к самой грязной работе, торопливо зализали в карман куртки и доставали оттуда настоящие чудо – часы мастерградской работы. Человек внимательно смотрел на хрупкие стрелочки на циферблате, хмурился, потом нервно и недовольно опускал их назад, сердце даже у него, прошедшего десятки боев, стучало чаще чем обычно. Время тянулось тягучей сахарной патокой, вражеский берег приближался. Моряки начали нетерпеливо ерзать и оглядываться. Наконец прозвучало долгожданное:

– Суши весла! – произнес грубый мужской голос, привычный перекрикивать неистовство морских бурь и рев ураганов. Мерный плеск взбивающих волны весел прекратился, лишь одно еще запоздало загребло воду. Через миг послышался смачный звук оплеухи.