Валерий Шмаев - Мститель. Лето надежд

И ключевая фраза здесь: «Об охране имущества государственных предприятий». Об охране всего государственного имущества от профессионального уголовного мира. То есть от тех людей, которые принципиально не хотели работать во время войны и которых расплодилось во время этой войны слишком много. Мы немножечко изменим существующие сейчас законы в отношении профессиональных преступных элементов, но как говорил все тот же капитан Егоров: «Об этом не сейчас».

Все наступательные операции осени и зимы сорок третьего года прошли без нашего участия. В самые первые дни казалось, что о нас забыли. Нет. Мы работали с прикрепленными к нам людьми из различных наркоматов и конструкторских бюро, ездили по стране, но это была не та работа, к которой мы все готовились и которую с полной отдачей могли делать.

Как это ни странно, но даже в Днепровской наступательной операции никто из нас не участвовал. Мы прекрасно знали и кричали во всю мощь своих легких о том, что воздушно-десантная операция, которую запланировало командование Воронежского фронта на конец сентября сорок третьего года, провалится. Десантники оттянут на себя некоторую часть немецких войск, но в бо́льшей своей части бессмысленно погибнут. Мы постоянно говорили об этом, но провернуть неуклюжую советскую бюрократическую машину нам оказалось не по силам.

Нас слушали и не слышали, но, видимо, именно провал Днепровской воздушно-десантной операции сдвинул ту стену непонимания, в которую мы все уперлись. Особенно эта стена непонимания ударила по «Багги». Он изучал эту операцию еще у нас дома и надеялся изменить ее проведение, а главное – результаты этой операции, но все наши усилия оказались тщетны.

Очень сильно ударила по командиру разведгруппы ВДВ гибель сотен так нужных стране десантников. И «Багги» впервые за все это время сорвался. Вернее, сначала вежливо и душевно обложил местного главного пламенного ленинца в три этажа. Нашел отдельные, особо добрые слова орально-матерного характера для направления главного коммуниста по известным и неизвестным всем присутствующим при этом эпохальном событии адресам. Потом, разумеется, нажрался до синих соплей и мрачных воспоминаний, а затем…

В общем, зубы не сильно понятно зачем вернувшемуся замполиту, что неудачно, а главное, совсем не вовремя начал «строить» «Багги», придется вставлять новые. Когда того самого замполита из госпиталя выпишут. Впрочем, и замполита нам почти сразу прислали нового – пока ни разу не покоцанного. Прежнего перевели куда-то дальше. Голову лечить. И все остальное, что так неожиданно повредилось после общения с кулаками и ногами пьяного в полнейшую дымину командира первого учебного батальона только что созданного управления специальных операций при наркомате внутренних дел.

Только тогда я впервые понял капитана Егорова. Его сомнения в целесообразности своего появления в сорок первом году. Егоров сначала заявил о себе в тылу немецких войск, но так, что о нем услышали даже за линией фронта, и только потом отправил нашим такую информацию, к которой невозможно было не прислушаться.

Теперь нам предстояло сделать то же самое – сначала доказать Сталину, что мы хоть что-то собой представляем. Это было сложно, но ничего невозможного мы с Малышевым не видели и поэтому пошли несколько иной дорогой.

Для обеспечения секретности нашего появления мы договорились с руководством страны, и в первую очередь с наркомом внутренних дел, создать на базе Тушинского аэродрома управление специальных операций под руководством полковника НКВД Малышева. Это управление должно было заниматься всем сразу. От внедрения в промышленность наших знаний до десантных и разведывательно-диверсионных операций в глубоком тылу противника.

Для решения всех этих задач необходимо было срочно построить особо охраняемый объект, находящийся недалеко от производственной и конструкторской базы и способный охранять себя сам, без привлечения большого количества сотрудников НКВД. Решение было только одно: на базе управления сделать учебную базу спецподразделений и десантных батальонов, бригад, а впоследствии, по мере обучения людей, полков и дивизий.

Основной упор управления был сделан на операциях по захвату, а если это было невозможно, то по уничтожению секретных заводов и лабораторий гитлеровцев, а для этого срочно были необходимы хорошо обученные подразделения. А где было набрать хорошо обученных людей хотя бы на одну десантную дивизию? В воюющей третий год стране? Правильно. Там, где никому и в голову из всех служащих сейчас не придет искать. На зонах.

Мне могли бы возразить, что всех, кто там сидит, год надо откармливать и еще год учить, но это было не совсем так. Откармливать и учить действительно пришлось. Больше, конечно, откармливать и реабилитировать, а вот насчет «учить» все очень сильно заблуждались. За ноги держать большинство пришлось, чтобы они голыми руками немцев рвать не принялись. Разница между сидеть и медленно сдыхать, ворочая неподъемную работу четырнадцать часов в сутки, и вцепиться врагу в глотку огромна. Этого никто из возражавших нам не учитывал.

Были, конечно же, и сложности, и истерики, и побеги недовольных, но в основной своей массе люди рвались воевать. В то же время мы предлагали им не просто сдохнуть под пулеметами в безнадежных и бессмысленных атаках, а собирались их учить и беречь как зеницу ока – слишком дорого обходилось стране обучение наших подразделений.

К тому же мы предлагали полную реабилитацию бывших заключенных с восстановлением во всех правах. В первую очередь гражданских, и не после войны, а сразу при поступлении в наше управление. Поэтому все здравомыслящие остались, а другие нам были не нужны.

Ко всему прочему нами была придумана градация отсидки своих сроков немецкими военнопленными. За два года войны нагребли уже более миллиона военнопленных, и не использовать столь ценных специалистов было неумно. Так при некоторых заводах появились отдельные общежития для согласившихся работать немцев. Качество их работы было намного выше, чем у заморенных голодом и тяжелым физическим трудом женщин, подростков, инвалидов и стариков.

В первых ракетных центрах, кстати, персонал более чем на треть состоял из квалифицированных немецких рабочих. Правда, о том, что они работают именно в ракетных центрах, они до самого конца войны даже не подозревали – уровень секретности на этих заводах был запредельный.

«Закосить» или налепить брака в таких бригадах никто и не пытался – за брак наказывали всю бригаду, а отлынивавшего от работы просто ставили к стенке и прилюдно расстреливали, заставляя сидевших с тунеядцем немцев закапывать труп упрямца сразу после расстрела. Подобный прием поднимал производительность труда у немецких военнопленных на недосягаемую прежде высоту.