Евгений Красницкий - Внук сотника

– А сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? – повторил подсказку Мишка.

– Сначала виру выложи.

Снова шепот сзади:

– Дай сарацинский перстень.

– Вот! – Мишка выложил на стол перед дедом подарок, полученный от мусульманина.

Дед повертел перстень в руках.

– Тяжел, камень крупный – за гривну пойдет!

– Так сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? – снова обратился к дядьке Мишка.

– У Роськи цены еще не было – он в бою взят. Ты предлагай, а я подумаю.

– Удвой, – снова прошептал Ходок.

– Даю еще гривну!

– Покажи деньги!

Мишка высыпал на стол свою долю монет, найденных в скоморошьем фургоне.

– Мало!

– Сколько ж ты хочешь?

– Не знаю, но пока – мало.

«Падла, не называет цену, так все из меня вытянет! Профессионал, блин».

Снова шепот:

– Украшения, за три.

– Даю еще три гривны! Кузька, подай!

Кузька высыпал на стол кучку ювелирных украшений.

– Здесь трех гривен нет!

Опять подсказка Ходока:

– Сам цену не называет, – значит, твоя.

– Ты, Никифор Палыч, цену называть не желаешь, значит, пользуемся моей ценой. Здесь – три гривны!

– Мало!

– Побойся Бога, на торгу за это можно…

– Вот на торг и иди!

«Глупость сморозил, обычным заходом его не возьмешь. Он играет на своем поле и своими картами. Что ж придумать-то?»

Снова сзади звучит подсказка:

– Доспех, за десять.

– Удваиваю! Кузька, доспех.

Кузька с Демкой приволокли доспех.

– Не стоит доспех десяти гривен!

– Называй цену или бери за десять!

– Ладно, беру за десять. Все равно – мало.

– Роськину долю, за пятнадцать. И про родство напомни, – опять подсказал Ходок.

– Удваиваю! Кузька, доспех и кошели!

– Мало!

– Дядька Никифор, с родней торгуешься. Тридцать гривен со своей семьи за мальца! Мы же не чужие!

– Денежки родства не знают!

– Римляне говорили: «Деньги не пахнут».

– Вот и я не нюхаю, откуда у тебя тридцать гривен.

– А чего тут нюхать? Из того самого переулочка. Епископским судом мне отдано. Нюхай не нюхай, все чисто!

«Нужен нестандартный ход! Блин, что для этого выжиги может стать неожиданностью? И дед чего-то совсем сник, как будто в тотализаторе на меня ставку сделал. Но что же придумать?»

– Кстати, Михайла, тут не тридцать, а двадцать девять, – придрался Никифор. – Одна-то за виру идет!

– На! – Демка выташил из-за пазухи кошель со своей долей монет. – Теперь – тридцать!

– Все равно – мало!

– Да куда тебе столько?

– А это уж – мое дело!

«Ну да, коммерческая тайна… Стоп! Коммерческая тайна? И кто же, кроме тебя, твои делишки в подробностях знает? А делишек много, мать мне очень интересные вещи тогда про тебя поведала. А знает о них если не все, то много Семен. Как-никак – главный приказчик. А он у тебя в холопах за долги».

– Ну что, Михайла, иссяк? – Никифор давил, не давая ни секунды на то, чтобы что-нибудь придумать, сбивал с мысли. Рожа его постепенно расплывалась в торжествующей улыбке, а дед сидел мрачный, как на похоронах.

«Что-то не то. Обратите внимание, сэр, опытный купец переиграл пацана, а радуется, как будто, крупную сделку провернул. Не странно ли? И лорд Корней как-то уж слишком опечален. Что-то тут нечисто…» С мысли опять сбил голос Пашки:

– Нет, батяня, не иссяк он! У них еще есть, я подсмотрел!

«Ну, паскуда, купецкий сын!»

– Слышь, Михайла, что Пашка говорит? Давай набавляй цену!

– Мало ли что чужие люди болтают, – отмахнулся Мишка.

«Уводить, уводить разговор в сторону, нужна пауза для размышлений!»

– Чужие? – возмутился Никифор. – Это ж брат твой двоюродный!

– Нет, Никифор Палыч. – Мишка отрицательно покачал головой. – У меня в Турове только один брат – Петр Никифорыч! А этого, – небрежный кивок в сторону Пашки, – я не знаю, и звать его – никак.

Никифор озадаченно уставился сначала на Мишку, потом на своего младшего отпрыска, давая племяннику драгоценные мгновения, для того чтобы что-нибудь придумать.

«Испугаешься ли ты, если Семен в чужих руках окажется? Должен! Коммерческая тайна, это такая штука… Ну держись, дядя Никифор!»

– Семен! – громко спросил Мишка, оборачиваясь к старшему приказчику. – Ты сколько хозяину должен?

– А чего?

– Спрашиваю – отвечай, еще виру за грубость хочешь?

– Четыре гривны. И гривна с семнадцатью кунами лихвы. И сегодня еще три куны.

– Для ровного счета будем считать – шесть, – подвел итог Мишка. – Бери со стола шесть гривен и отдавай при свидетелях Никифору Палычу. А ты, дядя Никифор, неси кабальную запись. Отказать не имеешь права – должник при свидетелях вернул долг и лихву тоже. Теперь он не твой, а мой!

– Стой, племяш, ты чего творишь?

«Есть, в яблочко!»

– Денежки родства не знают!

– Да погоди ты! На кой тебе Семен сдался?

– А это уж – мое дело!

– Тебе же Роська нужен был!

– Дорого запрашиваешь, да и прибытку с него… – Мишка пренебрежительно сморщил нос. – А с Семена мне польза будет… Сам понимаешь! Неси кабальную запись! Или, может быть, хочешь Семена на Роську обменять? Так Роська дешевле Семена раз в десять! Или – не так?

– А, провались ты! – Никифор в сердцах швырнул шапку оземь. – Проиграл! Едрит твою бабушку, такой заклад! Нет, Корней Агеич, с тобой об заклад биться – лучше сразу самому повеситься! Вырастил внука, мне бы такого парня! Эх…

Никифор неожиданно улыбнулся, подскочил к Мишке и хлопнул его по плечу;

– Не серчай на дядьку, племяш! Мы с твоим дедом об заклад побились: переторгуешь ты меня или нет? Я Роську тебе и так отдал бы, но больно уж интересно было. Ну, не сердишься?

«Так вот в чем дело! Все было спектаклем: и суд, и приговор – все для того, чтобы я с Никифором торговаться начал! Ну, лорд Корней, подсуропил… Так, стоп! А Ходок что, так же, как на представлении, подсадкой работал?»

– А Ходок мне по твоему наущению нашептывал, дядя Никифор?

– Догадался? А ведь ты сначала купился. Ну признайся: купился?

– Купился, какие купиться было, – признался Мишка, – он же другом моим притворялся.

– Да он и есть твой друг! Просто я ему десятину от выигрыша пообещал.

– Друзей так дешево не продают. Их вообще не продают, иначе это – не друзья.

– Да будет тебе, Михайла. – Никифор сам почувствовал неловкость ситуации и попытался отвлечь племянника: – Ты же все выиграл: Роська – твой, меня ты переторговал. Это меня-то! Деда обогатил, чего тебе еще-то?

– Ничего, только Ходоку я уже никогда доверять не смогу. И тебе не советую. Он как-то обмолвился, что однажды жар-птицу поймал, да счастья ему с того не вышло.

– Ну и что?

– Где он? – Мишка покрутил головой. – Смылся? Помяни мое слово: он сегодня напьется вусмерть, будет плакать и последними словами себя обзывать. Это – хуже всего, сломанный он человек.