Александр Трубников - Рыцарский долг

– Ну, слава Богу, – облегченно вздохнул Жак.

– Так то оно, конечно, так, – кивнул Робер, – только отшельник еще сказал, что запертый заклинанием дух войны со временем набирает все больше силы, и если его не освободить в ближайшее время, то позже он, вырвавшись на волю, развяжет войну, страшнее которой и быть ничего не может.

Друзья надолго замолчали. Воспользовавшись паузой в разговоре, слуга подскочил к столу и вытер тряпкой пролитое вино, которое показалось Жаку кровавым пятном.

– Тут, – продолжил Робер, – я и решил, что хошь не хошь, а обет исполнять нужно. Решил отшельником здесь же и остаться. Братья-то, думаю, рано или поздно сюда обратно вернутся, а я спрячусь, да и погляжу на них хоть одним глазком. Заодно и за тайником присмотрю, чтобы чужие до него не добрались. Ансельм мне назначил еще месяц послушания, для испытания твердости веры, да и оставил меня одного. Я для себя пещеру присмотрел. Живу не тужу, охочусь, травы собираю, молюсь. Ох, Жак, такая на меня тогда благодать снизошла, что я уж и не понимал, как это раньше мог в миру жить да смертоубийствами промышлять. Жду не дождусь возвращения Ансельма, чтобы обет принять. И все бы хорошо, но как начну думать о том, как ваша судьба там, в миру, сложилась, так сердце начинает болеть. И видения еще эти почти каждую ночь приходили. То вспомню битву при Бувине, как мы с Недобитым Скальдом англичан рубили, то наше путешествие на «Акиле», турок этих несчастных. А то встают перед глазами багдадские минареты, наш обед на берегу Тигра, да еще глаза Хафизы…

– И что же, решил нарушить данное слово? – изумился Жак.

– Типун тебе на язык, богохульник! – прорычал в ответ достославный рыцарь. – Я долго думал, как поступить. Мучался, молился. Тут-то Всевышний меня и надоумил – я же ведь тогда, ночью, не сказал, что подамся в отшельники сразу после окончания битвы. А стало быть, имею полное право на некоторое время вернуться в мир, чтобы узнать о судьбе моих друзей и, если понадобится, поспешить им на помощь.

– Слушай, а твой Ансельм случайно не иудей? – ехидно поинтересовался Жак. – Уж больно ловко ты под его руководством научился свои обеты толковать…

– Молчи, безбожник! Пути Господни неисповедимы, а именно умение правильно понять посланное знамение и отличает истинно верующего. Короче, не дожидаясь возвращения пастыря, я наточил о камень кинжал, глядя на свое отражение в воде, сбрил отросшую к тому времени бороду, переоделся из шкур в человеч… то есть я хотел сказать в мирское одеяние и отправился в Иерусалимское королевство. Исключительно из присущей всем настоящим христианам горячей любви к ближнему первым делом я посетил Тир. Ибо кто как не Хафиза, не зная о том, что со мной случилось, нуждалась в братском утешении.

– Не сомневаюсь, что она его получила сполна! – рассмеялся Жак.

– Я не мог оставить бедную, истосковавшуюся женщину без утешения, – грозно зашевелил усами несостоявшийся отшельник. – И использовал для достижения этой богоугодной цели самый надежный и действенный способ. Обет целомудрия я, между прочим, не давал.

– Да бог с ним, Робер. У меня и в мыслях не было тебя осуждать. Лучше объясни мне, наконец, как ты оказался в трюме «Акилы»?

– И он еще имеет наглость меня об этом спрашивать? Да только забота о тебе и подвигла меня на это! Я бесконечно признателен тебе за то, что ты позаботился о бедной вдове. Она купила две небольших галеры, четыре доходных дома, постоялый двор и открыла мастерскую по изготовлению пурпурной краски. Мне, правда, пришлось немного помочь одинокой беззащитной женщине и слегка вразумить конкурентов, так что теперь все ныряльщики Тира работают на нее. На третий месяц пребывания в деревне маронитов, когда большая часть дел была улажена, Хафиза, наконец, позволила мне ненадолго отлучиться. Влекомый исключительно заботой о спасении души, я решил наведаться в Акру, чтобы узнать, как там обстоят дела.

– И что же ты там узнал?

– То, что я там увидел, повергло меня в возмущение. Весь клир во главе с Геральдом до сих пор не решился перебраться в Иерусалим. Так и сидят за стенами патриаршего квартала да ждут у моря погоды. Там во мне взыграли мои отшельнические чувства, и я проник в резиденцию патриарха, смирив гордыню и скромно умолчав о моих мирских званиях и титулах. Так, никем не узнанный, я смог выяснить, что ни Сен-Жермен, ни уцелевшие братья Святого Гроба более в королевстве не объявлялись. Единственный человек, перед кем я решился открыться, был секретарь нашего приора, брат Тристан. Он-то мне и поведал о том, что ты появлялся в Акре и, несмотря на козни архидьякона, все же получил злополучное известие о гибели Зофи. Так вот, значит, думаю, зачем мой Жак ринулся в Бургундию. Эх, дров он там и наломает. Как же ему без меня? Нужно спасать, пока не поздно. Я купил место на почтовой галере. Будь прокляты тамплиеры, которые содрали с меня за провоз сумму, достаточную для того, чтобы купить хорошего заводного коня! Хафизу едва удар не хватил… Через несколько дней отплыли из Тира в Венецию. Оттуда, расспрашивая всех и вся, я двинулся в Ломбардию, через Альпы в Бургундию, а дальше по твоим следам, которых, по мере приближения к Греноблю, обнаруживалось все больше и больше. По дороге я прикидывался – ты только представь – фламандским суконщиком из Гента. И знаешь – очень помогало. Как только где-нибудь на постоялом дворе объявлялись земляки, которые по зловредной привычке всех горожан непременно лезут с расспросами, пытаясь отыскать общих знакомых, я просто припоминал о некоем сире Максе из Гента по прозвищу Недобитый Скальд. После этого все купчишки втягивали головы в плечи и шарахались от меня, как от чумы. Знают нашего Скальда его земляки, знают и хорошо помнят…

Так я гнался за тобой до самого Реймса. Но ты уже получил приглашение папы и поскакал в Италию, при этом отрядив большой обоз в Марселлос. Я пристал к нему под видом богомольца и проследовал до самого порта, где и встретил уважаемого мэтра Понше. Он сначала пытался отпираться, прикидывался, что никакого сеньора Жака де Монтелье не знает. Так что пришлось немного освежить ему память. Выяснив все, что знал наш бравый капитан, я отправил его делать примочки, дабы не видны были следы от побоев, а сам без шуму занял место в трюме и приказал молчать до самого твоего возвращения на неф. Такая вот история. А теперь ты мне объясни, приятель, зачем куплен «Акила» и куда мы теперь плывем?

Робер перевел дух, затем, не удовольствовавшись размерами бокала, вцепился обеими руками в кувшин и надолго припал к узкому горлышку. Пока приятель, урча и отдуваясь, промачивал осушенное во время долгого рассказа горло, Жак поведал ему обо всем, что произошло после битвы в ущелье, доведя цепь событий до поединка в Гренобле.