Дмитрий Володихин - Убить миротворца

— Всегда одно и то же.

— То есть как?!

— В каждом мире есть одна землеподобная планета и одна солнцеподобная звезда. Вокруг звезды может вертеться все, что угодно. Еще одна планета, еще десять, еще пятнадцать… притом, каких угодно. Ничего похожего на Юпитер или, скажем, на тот же Сатурн. У нас вот две — Фальстаф и Касарес… Не про то рассказываю. Ладно, в чем тут одно и то же… На таких планетах, а их — запомни — одна и только одна в каждом мире человеку жить уютно. И под такими солнцами тоже совсем не худо живется. В одном мире есть, там, скажем… зверюшки, рыбки, травка, а в другом они отсутствуют. Но нигде нет ничего, способного вести с людьми целенаправленную войну.

— Инопланетяне?

— Ни разу. И никаких следов пребывания в прошлом.

— Вам не одиноко?

— А вам?

Двойник промолчал.

— Дима, да нам очень хорошо. Нам мешает жить только одно — мы сами. Слава Богу, никакие зеленые человечки не усугубляют того, что мы сами творим… Был бы перебор. Дима, брат, нам подарили десять планет, одна прекраснее другой. Я на Терре-3 был, и на Терре-6, а саму Землю по информационным программам знаю. Везде такая красота! А порча только от нас…

Виктор посмотрел на «близнеца» и закрыл рот. Оказывается. Тот его не слушал. Вернее, слушал, но не слышал. Смотрел и не видел. Глаза его, наверное, пронизывали какие-нибудь экзотические джунгли на краю Вселенное, ощупывали тамошних невероятных красавиц, следили на невиданными зверями. Уши, надо полагать, разбирали шумы великих городов: там взлетел звездолет, а тут прошелестел вздох непредставимо романтической любви…

«Говорят, от ступора в мозгах отлично помогает терранский груздь бешеный… Если измельчить и пожевать», — машинальная какая-то мысль, ни к селу ни к городу. Пора бы приземлять эту беседу. Уж больно затянулась.

— Дима. Дима! Да очнись ты, черт осоловелый!

— А?

Очнулся…

— Давай к делу. В смысле, давай-ка вернемся к достижениям. Еще разок. А то петлями ходим… Короче, по космосу мы вас обогнали. По всем другим делам — сравнимое положение, никто особенно вперед не вырвался. Вот только насчет здоровья ваша взяла; одно я не понял: социально ответственные граждане — кто такие?

— Что?

— Да ты про социально ответственных граждан говорил, мол, живут по восемьдесят с гаком. А безответственные? Или какие у вас еще есть?

Глаза у двойника забегали. Видимо, скользкая для него тема. Виктор не стал облегчать ему жизнь. Чай, не маленький. Сам выпутается.

Тот выпутываться не стал. Просто сказал:

— Лучше мы с тобой про это потом. Если ты, разумеется, не настаиваешь.

— Не настаиваю, — времени у него не было настаивать. Но зарубочку старший корабельный инженер для себя сделал. Так, на всякий случай. — Вывод: нет у нас особых отличий. Не вырвались вы вперед с вашим контролем и с вашей концентрацией. Или я чего пропустил?

— Видел бы ты порядок на наших улицах! Нашу чистоту! Нам стоит побеседовать о гармонии цивилизованной жизни. Я имею в виду и ту гармонию, которая — внутри индивида, и ту, которая составляет основу общественного организма…

— А! Точь-в-точь как в военном училище. Порядок там железный. Чистота опять же. Полная санитария. Гармонии — полные карманы: каждый на своем месте, каждый работает до седьмого пота, и у всех полное единомыслие. Ну, в крайнем случае, двоемыслие: во-первых, сколько до обеда осталось, во-вторых, есть ли способ так пристукнуть сержанта-инструктора, чтоб никто не заметил.

— Ты просто не понимаешь нашей жизненной стратегии. У тебя нет информации, на основе чего ты можешь судить?

— Да чисто интуитивно… Ладно. Давай вашу жизненную стратегию — на следующий раз. Расскажешь.

— Ты поймешь, Витя, есть вещи позначительнее твоего космоса…

— Космос? Космос… Космос — вроде поля, на котором вперемешку закопаны клады и мины. Космос дорого просит, но он же бесконечно расширяет поле наших возможностей.

— Красиво говоришь.

— А ты послушай, послушай. Еще космос работает чем-то вроде предохранительного клапана… для нынешней сумасшедшей демографии… Если конечно, не стремиться делать некоторые вещи силой, как раньше… Нет, брат, это ты брось. Даешь звездную экспансию! Она мне мила. И… пора мне, Дима.

— Вот, еще последнее. Это на самом деле был Сатурн?

— Сатурнее не бывает.

— Разум всемогущий! И самое последнее… А будет ли у нас с тобой следующий раз, Витя?

— Жди как раньше, по вторникам и четвергам… Так. Домой. Слышите? Мне нужно домой, мне нужно обратно!

Белый кисель.

— …Что с рукой?

— Не знаю, господин капитан-лейтенант. Может быть, перелом.

Рука висела плетью. Из уха у Яковлева текла кровь.

— Левое ухо в норме?

— Нет. Не слышу ничего, наверное, какая-то ерунда с барабанной перепонкой. Но ничего такого страшного. А-а… кто там был с вами?

— Где?

— За пятнадцать секунд до взрыва с центрального поста запросили, кто зашел с вами в артпогреб. Там у них метка на приборах появилась… И кричал еще кто-то… потом.

— Ерунда. Датчики от взрыва испытали кратковременный свих. А кричал — я. Подумал, что от удара о переборку треснул череп.

— Понял, господин капитан-лейтенант.

Сомов обратился к Макарычеву:

— А вам, господин мичман, тоже что-нибудь померещилось… этакое призрачное?

По лицу видно было: очень даже померещилось. Куда отчетливее, нежели Яковлеву. Но Макарычев, немолодой и степенный человек, давно открыл для себя сверкающую истину: в армии от нездорового образа жизни любая дрянь может рядится под действительность, однако все заканчивается выплатой жалования. В дни выплаты жалования действительность решительно подтверждает свои полномочия…

— Не знаю. Нет, не помню, господин капитан-лейтенант.

— Понятненько. Так. Мичмана Яковлева на трое суток освобождаю от вахты. Первым заменяет мичман Макарычев, потом я сам. Больше дать не могу. Спечемся. Давай, парень, лечись.

— Да мне не надо, господин капитан-лейтенант. Она не болит особенно. Ерунда, господин капитан-лейтенант…

— Это приказ. Сейчас же галопом к врачу. Ясен приказ?

— Так точно.

— А вы, Макарычев, займитесь ремонтом этой груды металлического дерьма. — Он показал на развалины маршевого шлюза, а потом, широким жестом, и на весь отсек. Немедленно. Идите.

Макарычев козырнул и отправился добывать исправный и к тому же вменяемый ремонтный автомат. Они нынче в дефиците…

Только теперь старший корабельный инженер позволил себе подумать, до чего же им всем повезло сегодня. Прежде всего, цел корабль. Слава Богу. Целы все на корабле, хотя кое-кто и попорчен слегка. Ничего, до свадьбы заживет. Цел он сам. И, главное, спать ему осталось почти три часа. А для знающего человека это большое дело.