Юрий Корчевский - Ученик Путилина

– Иван Дмитриевич, позвольте не служебный вопрос?

– Ради бога!

– В какое время можно визиты наносить?

– Если приглашены, то к вечернему чаю, это восемь вечера.

– Благодарю.

– К Петру Андреевичу приглашен? – догадался Путилин.

– Точно так-с!

– Язык там не распускай, – посоветовал Путилин. – Вроде одно дело делаем, но у нас сыск уголовный, а у жандармов политический. Граф – человек обходительный, но поговорку помни – мягко стелет, да жестко спать.

Всю дорогу до своей съемной квартиры Павел думал над словами начальника. Что он имел в виду, говоря про язык? Никаких секретных операций сыск не проводит, и сболтнуть лишнего просто невозможно. На квартире поужинал, почти всухомятку, кусок копченой колбасы с ржаным хлебом и стакан чая с ситным. Неудобно голодным в гости, все же граф и генерал-майор, шеф жандармов, чиновник высокого ранга. Дистанция между ними велика. И приглашает его граф только из приличия, в знак благодарности за племянника.

Вышел загодя, почти за час, хотя быстрым шагом идти четверть часа. Своего выезда – экипажа и лошадей – не было. Если торопиться – вспотеешь, потому и вышел с запасом времени. Без пяти восемь постучал в дверь. Слуге назвал свою фамилию, и тот впустил. В домах высокопоставленных чиновников дворянского происхождения Павел никогда не был, из интереса глазел по сторонам. Дом в два этажа, чувствовался достаток. Огромные сени, как называлась тогда прихожая, на второй этаж лестница с мраморными ступенями, рядом скульптура стоит. Сени достаточно освещены многочисленными свечами. Слуга в ливрее проводил Павла в столовую. Огромный стол, персон на двадцать, а сидят двое – сам Шувалов и его супруга, урожденная графиня Елена Ивановна Орлова-Дашкова, бывшая вдова, вышедшая замуж за Шувалова. Насколько знал Павел, у пары имелся маленький, трехлетний наследник. Павел поклонился, Шувалов махнул рукой.

– Присаживайтесь, сударь. Разделите с нами трапезу.

Слуга тут же поставил чайные приборы. На столе сушки, колотый сахар в сахарнице, конфеты, сухофрукты в сахарной глазури. Павел выпил чашечку превосходного чая, похоже – английского. В тишине попили, супруга встала и откланялась. Граф поднялся.

– Пройдем в кабинет.

Кабинет на втором этаже, большой, сразу видно, рабочий. На столе, покрытом зеленым сукном, документы, бумаги. В книжных шкафах вдоль стены – законы, уложения, какие-то папки.

– Садитесь, Павел Иванович, курите.

– Я не курю.

– А я балуюсь.

Граф закурил папиросу, откинулся на спинку кресла.

– Вам нравится ваша служба?

– Несомненно, иначе бы ушел. И начальник у меня отличный.

– Вижу – не для проформы говорите, уважаете.

– Сыщик он от Бога и учитель хороший.

– Не надоело с отбросами общества общаться? Грабители, убийцы, сутенеры, воры, насильники. Тьфу! Виселица по ним по всем плачет.

– Мы своей службой общество чище делаем. Арестуем убийцу и под суд.

– А он отсидит на каторге двенадцать лет и вернется. А пока его в городе нет, из деревни другие придут ему на замену. Чем не вечный двигатель?

– Перпетуум-мобиле? Так без полиции совсем плохо будет! Народ должен видеть, что государство в лице полиции его защищает, иначе вовсе тоска! Еще со времен древнего Рима государство должно учить, лечить и защищать своих граждан.

– Вы умны для прапорщика. Не хотите перейти к нам?

– Вы имеете в виду жандармерию?

– Даже посерьезнее— в Третье отделение. Для империи наша служба важнее.

Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии – фактически политическая полиция. Каждое государство такую имело, а называться она могла по-разному. Применительно для России – охранное отделение, либо ОГПУ или НКВД, функции-то те же, только служат другой политической системе. Первым начальником, создателем III отделения был граф А. Х. Бенкендорф. Силовую поддержку отделению оказывал отдельный корпус жандармов. Униформу они имели голубого цвета, и это о них А. С. Пушкин писал: «И вы, мундиры голубые, и вы, покорный им народ». Третье отделение делилось на экспедиции. Первая – следила за неблагонадежными, наблюдала за недовольными, организовывала политический сыск, проводила репрессивные меры.

Вторая экспедиция занималась раскольниками, фальшивомонетчиками, сектантами, а также обеспечивала работу тюрем для политических – Алексеевского равелина, Петропавловской крепости, Шлиссельбургской крепости, Спасо-Евфимиевого монастыря.

Третья экспедиция присматривала за иностранными подданными в империи, фактически выполняя функции контрразведки.

Четвертая экспедиция занималась надзором за печатью, цензурой, борьбой с контрабандой, а также личным составом жандармерии.

И последняя по счету, пятая экспедиция, занималась театральной цензурой, цензурой переводов с других языков, театральными афишами, контролем над типографиями.

Очень похожую структуру скопировали в КГБ. И не зря, очень эффективной оказалась. Но так же как и КГБ, Третье отделение боялись и не любили, хотя необходимость данной структуры понимали как в руководстве, так среди людей разумных.

Павел молчал, обдумывая неожиданное предложение. С Путилиным он уже сработался, они хорошо понимали друг друга, и Павел много перенял полезного от сыщика, особенно в практическом плане. Но граф прав. С маргиналами и отбросами общества работать в моральном плане нелегко. Хочется этого гада, хладнокровно убившего двоих малолетних детей, пристрелить или повесить. А вынужден с каменным лицом продолжать допрос, выуживая все новые подробности и улики, свидетелей. Да и большая часть преступников – люди необразованные, у которых всех интересов – украсть или ограбить, деньги промотать в трактире, нажраться от пуза, да еще, чтобы денег хватило на продажную женщину. Никаких интересов в жизни, настоящие животные. Но те хоть себе подобных не убивают, а только пропитания для. Главное отличие преступника от нормального человека в отсутствии жалости, совести. Нет у них таких чувств. Отобрать последнюю монету у нищего старика, либо задушить без угрызений совести молодую женщину – служанку, чтобы украсть серебряный подсвечник и пропить. И никакая тюрьма или каторга его не исправит.

Надолго задумался Павел. Его раздумья прервал граф:

– Вот что, время уже позднее. Предлагаю вам, сударь, все обдумать, взвесить, может быть и посоветоваться. Только помните, что вы, задерживая преступника, отдавая его под суд, спасаете общество от одного негодяя. А у нас спасаете весь строй, государя. Надеюсь, вы наслышаны о покушениях на императора?

– А как же!

Покушений уже было два. Одно совершил четвертого апреля революционер-террорист Дмитрий Каракозов. Царь прогуливался с дворянами, когда Каракозов начал стрелять в государя. Толпа бросилась на него, и от самосуда террориста спасла только полиция. Когда его скрутили, связали, подвели к царю, чудом не получившего ни царапины, он сказал: