Александр Солженицын - Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого – 3

Только вот курить в этой комнате запрещено, сухую трубку сосёт. И… Э-э…

– Владимир Ильич! А как же будет со мной? Неужели вы меня способны не взять?

– Да почему ж не взять?

– Да ведь если мы пишем – «русские эмигранты», а я – австрийский подданный?

Ах ты, чёрт, австрийский подданный! Ах, чёрт! Привыкли как к своему, только для виду считается – польская партия. Но как же можно Радека не взять? Радека – и не взять!

У Радека выход готов: если будет Платтен с Ромбергом заключать письменный договор (а не будет письменный, так устно ещё легче попутать) – пропустить слово «русские», написать – «политэмигранты», а – о каких же ещё речь? Не додумаются немцы, подмахнут.

Вообще, в такой архиответственный момент, в таком наисерьёзнейшем деле недопустима игра, и германская Ставка – не из тех партнёров, с которыми шутят. Но для Радека – незаменимого, ни с кем не сравнимого, фонтана изобретений, острого, едкого, нахального Радека – пожалуй и попробовать?

– Но – согласится ли Платтен вести эти переговоры? И сам – ехать с нами?

– А больше – некому. Значит, согласится.

– А если – Мюнценберг? Потвёрже.

– Вилли? Да ведь он считается немецкий дезертир. Как же ему – с послом? И как через Германию?

– Всё-таки… – постукивал Радек черенком между зубами, – всё-таки, Платтен – партийный секретарь, а какая-то поездка с эмигрантами? А тут начнёт мучиться, не будет ли вреда его Швейцарии?…

– А что – Швейцарии? Ей только лучше.

Нет, Ленин тут не сомневался. Перед Гриммом Платтен заминался, да, отступал, но в главном – пойдёт, раз увидит аргументы. Он – человек рабочий, пролетарская кость. О переговорах же с Парвусом он не знает и никогда не узнает.

А Радеку о Парвусе хоть рассказывай, не рассказывай, – всё понимает сам. Радек даже неприлично преклонён перед Парвусом: в бернских кабачках, по интернациональному долгу как бы ни обязан был его поносить – за отчаянный шаг к шовинистам, за богатство, за тёмные сделки, за нечестность, за дамские истории, – а сам со ртом разинутым, с набившейся пеной в углу губ, видно: ах, и молодец! ах, мне бы так!…

– Про Скларца я ему сказал: восьмигрошовый парень немецкого правительства, я его выгнал! Про Гримма скажу: что-то подозрительное, тормозит отъезд, какие-то гешефты в свою пользу. А мы – больше ждать не можем, революция зовёт! По-пролетарски, открыто, без всяких тайностей – возьмём и обратимся в германское посольство! Возьмётся! – уверен был Ленин.

Да как научить его с Ромбергом говорить? Ведь это ж совсем новый текст. Мол, в России дела принимают опасный для мира оборот. Надо вырвать Россию у англо-французских поджигателей войны. Мы конечно приложим ответные усилия к освобождению немецких военнопленных (лови нас потом!…). Но мы должны быть застрахованы от компрометации и гарантированы, что не будет придирок в пути… Готовы ехать в запертых и даже в зашторенных купе. Но должны быть уверены, что вагон не остановят…

Ленин захватил пространство комнаты и носился по косой – три шага, три шага, три – одну руку за спину, а другой размахивая, – а Радек записывал, пустой трубкой придерживая лист.

С Радеком внакладку находки: для такого шага ещё неплохо бы нам собрать оправдательных подписей от западных социалистов… Социалистов – да, но и ещё бы каких-нибудь безупречных людей…

Да где же таких найти?…

– Ну, например, Ромена Роллана?

Головасто придумано, хорошо!

Так пора и крючок закинуть. Через кого бы закинуть под Роллана?

С приходом Радека облегчились невместимые прожигающие вихри в голове: есть мыслям исход, можно высказать и услышать ответ. Вот… Если начинать демонстративные новые переговоры через Платтена, то ведь надо так же демонстративно порвать с Гриммом?

Да просто – звонко порвать!

– Да чтоб всю вину на него же и свалить!

– Да чтоб и за старое ему наложить, мерзавцу! Пусть попомнит, как отложил швейцарский съезд!

А для этого надо: во-первых, опубликовать все доверительные сведения о его скрытых переговорах!

Эт-то очень всегда ударяет: внезапная публикация доверительного. Оч-чень ошеломляет.

То есть просто вот сейчас, немедленно, подготовить такую публикацию!

– … И расставить нужные акценты!

– … И завтра же опубликовать!

Ну, с Радеком и самая напряжённая работа превращается в весёлую игру! За что Ленин особенно Радека любил – за хорошую пристрастность!

Уже сидели и писали: Радек писал, теребя пустую трубку в зубах, в коридор выйти некогда, иногда смеясь и даже подпрыгивая от выражений, – а Ленин сидел сбоку и советовал.

Единственный такой был Радек человек, кому, сидя рядом, Ленин вполне мог передать перо и только посмеиваться. Лучше радекова пера никогда не было во всей большевицкой партии. Луначарский, Богданов, Бухарин – все писали слабей.

– Тут важно, что ещё получится: что именно Швейцария все эти переговоры ведёт и нас выталкивает. А вовсе не мы!

Ах, умный, понимающий, золото!

– Завтра же и опубликуем – у Нобса или…

– Завтра – воскресенье. А вот что! – запрыгали, запрыгали искры за радековскими очками: – Завтра воскресенье, так пошлём сейчасже, немедленно – Гримму телеграмму! В субботу вечером, немедленно, сейчас! – Усмехался и подпрыгивал Радек, как будто его со стула кололо.

И Ленин подпрыгивал от удовольствия.

И говорили, говорили вперебой, поправляли, и Радек тут же записывал:

… Наша партия решила… безоговорочно принять… предложение о проезде через Германию… и тотчас же организовать эту поездку… Мы абсолютно не можем отвечать… за дальнейшее промедление… решительно протестуем… и едем одни!…

– Та-ак! – почесал Радек за ухом, – закатаем ему в листовой шоколад:

… Убедительно просим немедленно договориться…

– Завтра, в швейцарское воскресенье, договориться!… Да! ещё завтра первое апреля!

– Первое апреля!! – давно так не смеялся Ленин, всё напряжение последних недель выбивалось из его груди сильными, жёсткими, освобождающими толчками. – Вот получит бонбоньерку, центристская сволочь!

… Договориться… и, если возможно, завтраже…

– Когда вся Швейцария дрыхнет!

… Сообщить нам решение!… С благодарностью…

Как на шахматной доске, уже сделав задуманный ход, ещё больше видишь успеха и возможностей, чем рассчитывал перед тем. Но эту усмешку – с 1-м апреля и с воскресным заданием товарищу Гримму – придумал Радек-весельчак!

– А если за воскресенье он не сделает – так в понедельник мы свободны действовать сами!

– Ну, во вторник…

Да что! да ещё лучше придумал Радек:

– Владимир Ильич! А – Мартову? А Мартову мы тем более обязаны написать, он же инициатор плана ! ? – душился Радек от смеха.