Дмитрий Морозов - Корсары Балтики

— Это можно, — кивнул Басманов. — Вечером придет сюда городской голова по этому делу, сговоритесь.

— А как этот вопрос решал ваш первый капер?

— Новгородцы его в условном месте находили и товар брали… При этом, как находили — не ясно. Но они народ торговый, во всем барыш видят, — сказал Басманов честно.

— Неудобно сие, — категорично заметил де Сото. — Я сам себе купец.

— Воля твоя, — пожал плечами князь. — Я воевода, торговые дела меня мало заботят.

— А чем не испытание для меня, — вдруг хлопнул себя по лбу де Сото. — Выведут на воду ливонцы свое чудовище, а я его на дно пущу, а даст Господь — в Ивангород пригоню?

— Славное было бы дело, — пожевал губами Басманов. — Да ждать долго.

— Месяц всего.

— У нас на Руси дела быстро вершатся.

— Слыхал ли кто у вас про такого человека — Чернильный Грейс его кличут? — спросил испанец.

Басманов встрепенулся.

— Есть такой темный человечек в Нарве, на той стороне. Очень он мне любопытен.

— Этот самый человечек, — сказал де Сото таинственным голосом, — попытался дать мне одно весьма любопытное поручение в Ганзу.

И тут же он выложил все, разумеется, скрыв свои неприглядные дела.

— Говорил я Адашеву, — побагровел лицом Басманов. — Прознают ливонцы о ратях наших, кликнут со всего мира рыцарей, соберут ландскнехтов — и будет крови по колено в прибалтийских землях. Что тянуть — бить надобно!

— В точности ли прознал Грейс об армии русской? — спросил испанец.

— Тебе пока до этого дела нет, — заметил Ярослав, и на этот раз князь его не перебил. — Понятно, что прознал слишком многое. Нет тебя и твоего ког-га — найдет другого гонца.

Басманов же тем времени думал: «Ниточки к власти в Ливонии давно уже за кордон тянутся. Сейчас — в Ганзу, завтра — к ляхам. Самые умные из рыцарей давно смекнули — не продержаться им и года без сторонней помощи».

— Оказал ты нам уже услуги немалые, — заключил Басманов. — Берем на службу тебя и корабль. Если частить не станешь — гавань для когга открыта, ярмарка тоже.

— Ждать мне испытания, — спросил испанец, — или с торговлей покончить и идти на свой страх в море?

— А это как знаешь, — Басманов вдруг заторопился. — Захочешь стать совсем своим на Руси — дождешься. Но если море позовет — мы также не в обиде будем. Подвернется еще случай лихость показать и кровь за Россию пролить.

— Я в восхищении, — патетически воскликнул испанец, воздевая руки. — На Руси, воистину дела, стремительно вершатся.

— Просторы большие, — пояснил Ярослав с усмешкой. — Знай, не зевай.

Удачно распродав товары, доставшиеся де Сото после череды подлых его деяний на брегах Ливонии, «Темный Спрут» покинул гавань Ивангорода, взяв курс на открытое море.

— Как бы сделать, — ходил в задумчивости по палубе испанец, — чтобы корабль-чудище, что строит рыцарь Роже, достался мне?

— Замок бомбардировать мы можем, — заметил помощник. — А взять его — сил маловато.

— Сам знаю, что маловато, — огрызнулся южанин. — Потопить его в открытом море я тоже смог бы. Пушек у него нет, если только он с замковых стен не снимет древнюю рухлядь, да на борт не поднимет. Команда не обучена толком, капитан — сопляк.

— Утопим, — сказал помощник, — тогда московиты в нас поверят.

— А мы останемся без корабля. С эдаким левиафаном, да со «Спрутом» я стал бы Барбароссой холодных морей.

Идальго говорил, разумеется, не о германском рыцаре — участнике крестовых походов, а о восточном Барбароссе, главе берберийских пиратов. Это имя,

почти совсем неизвестное на севере, наводило ужас на все побережье Средиземного моря.

— Следует пока заняться более мелкой рыбешкой, — разумно подсказал помощник. — Левиафан еще в море не вышел, а витальеров полно.

Мало кто знал имя постоянного собеседника де Сото, его историю и время появления в свите гранда. История его весьма забавна, но мало относится к делам балтийским, а посему — Бог с ней.

— Ищите витальеров, — вяло махнул рукой испанец, разлегшись на свежекупленной в Ивангороде лавке. — Считайте — началась служба.

Весь день «Спрут» бороздил торговый путь, всегда оживленный, а в этот раз безлюдный. Ничего, кроме волн и чаек, не встретил когг.

Пала ночь.

В далекой Ливонии, на гиблом болоте, что посреди опоганенного леса, старуха варила свое зелье.

Случись сторонний наблюдатель той полнолунной ночью в лесах, он решил бы, что бесы взяли его рассудок, заместо него поместив демонические видения.

Давно мертвая, сгнившая мельница вдруг ожила. Со скрипом и при малейшем отсутствии ветра двинулись крылья, в которых давно уже болотные птицы свили гнезда. Брунгильда, склонившись над еле шевелящимся жерновом, чертила свечной копотью какие— го знаки на его боках, тихо бормоча себе под нос. Вокруг ее островка в трясинном море шныряли волчьи тени, не решаясь приближаться к жилищу колдуньи.

Закончив размалевывать жернов, старуха вытащила из-за сундука огромный кусок потрескавшейся кожи невесть какого животного, вылинявший и покрытый пятнами копоти. Расстелив сию странную попону, она взяла черный уголек и, высунув кончик языка от напряжения, стала выводить сложную фигуру.

Брунгильда легко получила бы отличную оценку по начертательной геометрии, а случись ей оказаться во времена Пифагора — сделалась бы знаменитой мудрой женщиной. Концентрические окружности ведьмы были безупречными, углы между странными отрезками, проходящими сквозь общий центр — точными и продуманными…

Настало время сальных свечей.

Привыкшая работать в одиночестве, Брунгильда многие годы назад заимела привычку говорить вслух.

— Времена настали поганые, — шептала она, любовно поглаживая свечи, — нормального человеческого жира не достать. Проклятые алхимики вытапливают собак. Им-то хорошо, а мне как же быть? Я, между прочим, философский камень не ищу, и золото тоже добывать не собираюсь из крысиного дерьма. Мне надобен человеческий жир — а его и нет!

Внимательно и осторожно стала она укреплять свечи в лепестках странного цветка, вписанного в окружности. Цветок получился угловатый, схематичный, словом — мечта кубиста. Случись на болоте Пикассо — лопнул бы от зависти.

— Или взять удавленников, — продолжала жаловаться неизвестно кому на судьбину старая Брунгильда. — Отчего, спрашивается, все норовят брать именно их ногти, и совать в мешочки со свиным ворсом? Известно ведь — всякая рука годится, если человек не от золотухи, конечно, кончился. А из-за глупости с удавленниками мешочки сделались редким и дорогим товаром. Допустимо ли такое?..

Цапля, стоявшая в углу на одной ноге, приоткрыла глаза, словно соглашаясь — указанное положение дел возмутительно.