Сергей Шхиян - Волчья сыть

— Воля ваша, если хотите, чтобы у вас неправильно срослась кость, и остаться на всю жизнь хромым.

— Я не знал, вот ей-богу, не знал. Иван Иваныч, собственно, сказал, что можно и так…

Мне было неинтересно, что еще сказал «Иван Иваныч», который стоял наподобие соляного столба, ни на что не реагируя, и я опять перебил помещика:

— Распорядитесь все восстановить. Впрочем, сами решайте. Хромым будете вы, а не я.

— Принесите эту вещь, — испуганно попросил Трегубов.

Одна из сиделок бросилась из комнаты и столкнулась в дверях с дамой неяркой внешности, но по-своему приятной, одетой в европейского покроя платье. Та вносила в комнату серебряный поднос с хрустальным графинчиком и тонким стаканом.

Увидев нас, женщина остановилась, не зная, что делать дальше.

— Бонжур, — наконец, поздоровалась она. — Я, кажется, не вовремя…

— У нее в кувшине отрава, — едва слышно прошептала мне Аля.

Женщина уже повернулась, собираясь уйти, когда я среагировал на Алино предупреждение и задержал ее:

— Куда же вы, сударыня, подождите, думаю, что у нас есть, что сказать друг другу…

Дама побледнела, испуганно посмотрела на меня, потом на застывшего Вошина и попыталась плечом открыть дверь. Я опередил ее, поймал за локоть и насильно втащил в комнату. Вошин дернулся было, но, сообразив, чем наше противостояние для него может кончится, остался на месте.

Я, между тем, подвел упирающуюся женщину к постели больного и заставил поставить поднос с отравленным питьем на туалетный столик. Трегубов во все глаза смотрел на мои странные действия, ничего не понимая.

Дама, освободившись от подноса, попятилась от меня под защиту Вошина.

— Это что? — спросил я ее, указывая на графинчик.

— Лекарство, то, что доктор прописал, — пискнула она.

— Какой доктор? — поинтересовался я.

— Который Василия Ивановича лечил.

— Никак нет-с, — наконец, обрел голос Вошин, — это клюквенная вода. Это я распорядился.

— Ну, так сами и выпейте, — сказал я.

Вошин с ненавистью смотрел на меня и не двигался с места. Тогда я налил жидкость в стакан и протянул ему.

— Извольте выпить!

Неожиданно управляющий ударил меня по руке, и стакан, упав на пол, со звоном разбился. Пока я машинально провожал его взглядом, Вошин врезал меня кулаком в лицо. Опыта кулачного боя у него было маловато, и удар получился не сильный, но болезненный.

У меня дернулась голова, но я успел сгруппироваться и встать в боксерскую стойку. Щека и губы тут же онемели. Следующий его выпад меня уже не достал. В ответ я пнул Вошина ногой по голени и тут же ударил в челюсть. Иван Иванович оказался крепким мужиком и удар выдержал.

Пронзительно закричала дама с графином. Вошин быстро оправился после моего прямого и, сгорбившись, выставив вперед кулаки, пошел на меня. Я сделал обманное движение, он попытался отклониться и, вместо прямого в нос, получил удар дворовым апперкотом в подбородок.

С боксом у меня тоже, как и у него, не ладилось, потому что и после моего второго «нокаута» он опять устоял на ногах и ответным ударом зацепил меня кулаком, содрав кожу на скуле.

В этот момент двери в спальню распахнулась, и в нее ворвалось несколько дворовых. Я отскочил к окну, намереваясь позвать на выручку Ивана с пистолетами.

— Вяжите его! — слабым голосом закричал Трегубов. Слуги замешкались, не зная кого из нас «вязать». Потом увидели, на кого показывает барин, и навалились на Вошина. Дама, прервав визг, упала в обморок.

Иван Иванович попытался вырваться из рук дворовых и начал кричать что-то нечленораздельное, но угрожающее. Мужики под видом того, что пытаются его удержать, начали охаживать управляющего кулаками.

Однако ненависть ко мне у него была так велика, что Вошину удалось вырваться из их рук и опять броситься на меня. Дворовые успели его перехватить, повалили его на пол и начали лупцевать по-настоящему.

— Хватит, — приказал помещик, когда Иван Иванович окончательно перестал сопротивляться.

Мужики неохотно подчинились. На крики и шум спальня постепенно наполнилась людьми. Кто-то сбегал за веревками, и Вошина связали по рукам и ногам.

Я отошел с Алей в сторонку и тихонько спросил:

— Она знала, что в графине отрава?

Аля утвердительно кивнула головой.

— А еще кто-нибудь знал?

— Из тех, кто в комнате, никто. Все ненавидят управляющего и рады, что барин велел его связать.

Между тем Трегубов взялся решать судьбу своего помощника. Тот, окровавленный, лежал на полу и не подавал признаков жизни.

— Оставьте его и идите, — приказал помещик дворне.

Слуги, разгоряченные легкой победой над супостатом, неохотно потянулись из спальни. Им на смену вошли люди, одетые в господское платье. По скромному поведению и заношенности одежды я классифицировал их как приживал и бедных родственников.

— Из них кто-нибудь участвовал в заговоре? — спросил я Алю.

— Нет, — ответила она.

— Если кто-нибудь попадется, предупреди, — попросил я.

— Как вы узнали, что меня хотят отравить? — спросил Трегубов.

— При помощи дедуктивного метода, — серьезно ответил я.

Помещик озадачено посмотрел на меня, но разъяснений не спросил, стеснялся показать свое невежество. В это время Вошин пришел в себя и начал ругаться. Говорил он гнусаво и бессвязно, в основном оскорбительные эпитеты, растягивая разбитые в кровь губы. Главными предметами его оценок были Трегубов и я.

Меня оскорбления никак не трогали, а вот помещика задели:

— Чем же я тебе, Иван, помешал? — спросил он дрожащим голосом. — За что ты смерти моей возжелал?

Вошин на вопрос не ответил, только выругался. Он с ненавистью смотрел на нас с хозяином и скрипел зубами в бессильной ярости.

— Плохо тебе у меня жилось? Сам хозяином возжелал стать? — риторически вопрошал Трегубов.

— Почто, ты, Ванюша-то, крамолу учинил? — спросил поверженного управляющего благообразный старичок с простецким лицом.

— Меня он, Кузьма Платоныч, извести надумал, спасибо, Господь да люди добрые не допустили, — вместо Вошина прерывающимся от обиды и слабости голосом ответил помещик.

— Ах, Ванюшка, Ванюшка-то, грех-то какой, — сказал, крестясь на образ, старик. — Благодетеля нашего, отца родного, извести-то надумал!

— Молчи, старый приживал! — закричал на старика Вошин. — Это тебе-то Васька отец родной?! Мало он нашей кровушки народной попил? Душегуб он и кровопивец!

Красивое лицо Трегубова сделалось растерянным и виноватым.

— Грех тебе так говорить, Иван, какой я кровопивец!

Василий Иванович, несмотря на свой мужественный вид, скорее всего, принадлежал к натурам нежным и ранимым. Понятно, что при таком складе характера он не мог победить талантливого интригана Платона Зубова в придворных баталиях за благосклонность Екатерины. Наглое и беспочвенное обвинение Вошина привело его в большое смущение.