Сергей Шхиян - Царская пленница

— Уходим отсюда! — закричал я Рогожину.

Он или не услышал или не захотел понять, что я ему говорю, и стал повторять непристойные жесты нищих. Те, в свою очередь, оскорбились и начали наступать на нас, размахивая палками и костылями.

Накал страстей достиг такого уровня, что свадьба обещала плавно перерасти в похороны. Уже на голову новобрачного обрушился первый удар. Закричала дурным голосом Марья Ивановна.

— Бей их, бей! Подлецов! — услышал я в многоголосье ликующий голосок Родиона Аркадьевича.

Вдруг меня по голове что-то глухо ударило, так что из глаз посыпались искры. Я резко повернулся и с трудом увернулся от нового удара. Один из «сирых и убогих», мордатый мужик с шальными, безумными глазами, не попав второй раз по мне костылем — толстой длинной палкой, с перекладиной для упора под мышкой, держа за его за нижний конец, намеревался размозжить мне голову.

В голове у меня было мутно, а в глазах темно после Первого удара, и нового я никак не жаждал. Инстинктивно отшатнувшись, я успел увидеть, что в помощь мордовороту бегут еще несколько мужиков и баб с палками и клюками.

Теперь мне стало не до Рогожина, которого в нескольких шагах от меня нищие метелили во множество рук. Я рванул застежки салопа так, что посыпались пуговицы. Мужик с костылем успел замахнуться и, крича что-то нечленораздельное, ударил в очередной раз. Я отпрыгнул в сторону и выхватил из ножен саблю. Нокдаун проходил, и соображал я теперь довольно четко.

— Убью! — завизжал я фальцетом и закрутил клинок вокруг головы.

— Баба с шашкой! — крикнул истеричным голосом нападавший мордоворот. — Бей ее, суку!

Тотчас нападавших, против одной меня, хрупкой девушки, стало человек шесть. И настроение у компании было совсем не минорное — лица совершенно осатаневшие. Видимо, нищих захватило общее безумие, стадный инстинкт, когда растерзать человека ничего не стоит.

Еще не решаясь применить оружие, я закрутился на месте, только отбивая хаотичные удары. В длинном платье уворачиваться было неловко, и я не без основания испугался, что запутаюсь в подоле, упаду, и тогда меня просто забьют. Пару раз мне досталось так сильно, что понятия гуманности начали трансформироваться в боевую ненависть.

— Уйди, падла, убью! — опять крикнул я мордовороту, но тот вновь попытался ударить меня костылем.

Я принял удар клинком, разрубившим толстое древко почти ровно пополам, однако противника это не только не отрезвило, напротив — раззадорило. Он закричал истошным голосом и бросился на меня с остатком костыля. В этот момент кто-то ударил меня сзади по спине. Почти на рефлексе я поразил мордоворота в грудь острием и повернулся к новому противнику.

Кроме пьяных баб с какими-то одинаковыми красными, безумными лицами, ко мне бежал человек, одеждой никак не походивший на нищего. Напротив, одет он был вполне элегантно, в дорогой цивильный костюм, блестящие сапоги и треуголку с серебряным позументом, к тому же и вооружен он был не клюкой, а шпагой с блестящим эфесом.

— Дорогу! — закричал он, и как по команде, безумие у нищих кончилось, и они слажено отбежали от меня, чтобы не мешать новому участнику события.

Я опустил острие сабли и ждал, пока он добежит до меня. Когда нападающий оказался рядом, я отметил, что у него мужественное лицо с жесткими складками около губ. Смотрел он на меня без тени страха, с каким-то высокомерным презрением, как будто я уже был мертв.

— Ах ты б… — брезгливо проговорил он, втаптывая в грязь мою девичью честь.

— Сам м…к, — ответил я не менее грубо.

— Что ты сказала, сука?! — изумился погостный аристократ. — Да я тебя!

Дальше он не договорил, потому что началось действие, на которое нападающий никак не рассчитывал.

Даже при том, что мое новое тело не шло ни в какое сравнение с собственным и сабля теперь была мне тяжеловата, справиться с таким чайником, как этот новоявленный д'Артаньян, было для меня не вопросом.

Я легко парировал его первый удар и сам сделал резкий выпад, намеренно слегка оцарапав плечо героя. Он еще ничего не понял, только со злостью взглянул на порезанный кафтан и опять подло оскорбил меня как доступную девушку.

Это привело к тому, что я пропорол ему штаны между ног, вероятно слегка зацепив мужское достоинство. Герой заревел, как кастрируемый бык, и кинулся в новую атаку. Теперь он оскорблял меня, не замолкая.

Как только начался бой, общая драка мгновенно прекратилась. Нищие, оставив в покое новобрачных, образовали крут и таращились на битву своего Голиафа с пришлым Давидом. Разница в наших весовых категориях была примерно такая же, как и между теми библейскими персонажами. К тому же в глазах зрителей я был девицей, что добавляло ситуации пикантности.

Дальше бой продолжался с тем же, что и раньше, успехом. Мужчина тыкал в меня, девицу, шпагой, я парировал удары и потихоньку резал его по частям, После каждого мелкого ранения этот несдержанный господин говорил пакости обо всей прекрасной половине человечества. Это меня окончательно рассердило.

— Ну, что, козел, будем тебя кончать, или прощенья попросишь? — поинтересовался я, когда боковым зрением увидел, что в нашу сторону бегут еще какие-то люди. Биться одновременно с несколькими былинными героями мне отнюдь не улыбалось.

Однако обезумевший от ненависти противник никак не отреагировал на мое миролюбивое предложение, вновь назвал меня легкодоступной женщиной и попытался ударить шпагой по голове. Это было явно лишним. Мое терпение оказалось небезграничным, тем более что к месту боя приближались наши с Марьей Ивановной общие знакомые: ее братец Поликарп с тремя товарищами.

— Да я тебя, б… — продолжил было свои пошлые высказывания грубиян, но не договорил. Я сделал резкий выпад, острый как бритва индийский клинок прошел точно между его ног, и окрестности огласились животным криком боли и ужаса. Противник схватился за низ живота и покатился по земле, а я повернул окровавленную саблю в сторону прибывших трактирных душегубов.

Кажется, они оказались здесь случайно и никакого отношения к нищенской мафии не имели. Прибежали как обычные зеваки, привлеченные шумом и криками. Поликарп даже в первую минуту не узнал преображенную одеждой сестру.

Нищие после падения своего предводителя начали медленно отступать, со страхом глядя на неистовую амазонку. Причем никто даже не попытался помочь ни воющему и катающемуся по земле начальнику, ни смертельно раненному в грудь товарищу, ползущему к стенам храма, видимо, за церковным прощением.

Как ни печально это прозвучит, но отец Глеб так и не показал мздолюбивый лик своим страждущим утешения прихожанам. Возможно, это и послужило поводом к продолжению военных действий на территории его прихода.