Сергей Шхиян - Ангелы террора

На столе стоял начищенный самовар, стаканы в подстаканниках, горкой лежали бутерброды. Разговор был оживленный, веселый, и меня не сразу заметили. Наконец, нелепо торчащая в дверях фигура привлекла внимание, и разговор разом смолк.

— Антон Павлович, это к вам! — сказала, влетая в комнату, веселая девушка.

— Да, да конечно, — произнес, вставая Чехов. — Это ко мне.

Он вплотную подошел ко мне, смотрел, близоруко щурясь, видимо, пытался вспомнить, кто я такой, и не узнавал.

— Извините, господа, мы вас ненадолго оставим, — сообщил он остальной компании. — Пройдем-то в библиотеку, там будет удобнее говорить.

Чувствуя себя самозванцем, я обреченно пошел за ним следом. Чехов провел меня сквозь проходную комнату в библиотеку, повернулся и выжидающе посмотрел в лицо.

— Здравствуйте, Антон Павлович, — прочувственно сказал я.

— Здравствуйте, — чуть улыбнувшись кончиками губ, ответил он, — Простите, не помню вашего име-ии-отчества.

— Алексей Григорьевич, — торопливо представился я.

— Вы Алексей Григорьевич от Алексеева?

— Алексеева? — повторил я за ним. — Какого Алексеева?

— Константина Сергеевича, — удивленно сказал Живой классик.

— А, Станиславского, — по имени-отчеству вспомнил я псевдоним великого режиссера, — нет, я сам по себе. Я, собственно…

— Понятно, — скрывая иронию, проговорил он, — вы учитель или земский врач. Пришли выразить признательность и посмотреть на коллегу? Извольте. На меня в Крыму смотреть приходят целыми гимназическими классами…

— Слышал, — сказал я, — поэтому обещаю не называть вас «певцом сумеречных настроений», не курить сигар и не учить вас писать книги.

Чехов улыбнулся и впервые посмотрел внимательно. Потом надел пенсне и сделался совсем похож на хрестоматийного Антона Павловича.

— Думаете, получится?

— Постараюсь, — пообещал я.

В Чехове было что-то такое, от чего волнение улеглось, и говорил я с ним без внутренней дрожи, даже слегка развязно. Вернее будет сказать — раскованно.

— А почему вы вспомнили про сигары?

— Читал, как вас окуривал какой-то беспардонный гость, — ляпнул я, забыв о способности писателей помнить и подмечать мелочи.

Чехов теперь уже сквозь пенсне внимательно посмотрел на меня и задумчиво пожевал нижнюю губу:

— Странно, что вам известен этот эпизод, не вспомните, от кого?

— Кажется от Бунина.

— Вы знакомы с Иваном Алексеевичем? — оживился Чехов.

— Весьма поверхностно, — сознался я, — вас я знаю лучше.

Говоря о знакомстве, я имел в виду творчество, но писатель этого не знал и удивился.

— Разве мы встречались?

— Нет, лично не встречались. Просто я много читал о вас и неплохо знаю вашу биографию.

— Серьезно? Тогда вы в более выигрышном положении, чем я. К сожалению, я такими знаниями похвастаться не могу. И что же вы обо мне знаете?

Темнить и дурить этого необыкновенного человека мне не хотелось, как и пугать его своим нестандартным появлением в его жизни.

Я попытался отговориться:

— Знаю, как вы в Таганроге сушили испитой чай и подмешивали в свежий. О том, что все в человеке должно быть прекрасно: и душа, и мысли, и одежда. Знаю о вашей врачебной практике, как вы в Серпуховском уезде боролись с холерой… Простите, Антон Павлович, но я действительно много о вас знаю.

— Позвольте узнать, откуда? — то ли смутился, то ли удивился он. — Вы, случайно, не тайный агент?

— Агент? Нет, я только ваш читатель.

— Но я о таких вещах никогда не писал.

— Писали, — не согласился я. — В письмах.

— Вы читали мои письма? — пораженно спросил он. — А что это за фраза о том, что все в человеке должно быть прекрасно?

— Это, если не изменяет память, из вашего письма Михаилу Павловичу.

— Мише? Странно, я не помню.

— Это письмо входит во все сборники ваших писем, а выражение сделалось крылатым.

— Как? Кто-то посмел без разрешения издать мои письма?

— Что здесь такого, письма классиков входят во все их полные собрания сочинений.

— Вы имеете в виду издание Маркса? — еще больше удивился он.

— Нет, это издание я не читал. У меня другое… более позднее.

— Так вы, что, посланец из будущего?! — догадался Антон Павлович, разом начиная терять ко мне интерес, — С какой, простите, планеты?

— Я не посланец, а простой путешественник по времени, причем даже не сумасшедший. А вот относительно будущего вы правы. Я действительно из будущего. Потому и знаю, что вы сейчас в Москве, и где живете. Долго не решался познакомиться с вами, сегодня решил рискнуть…

— Из какой же вы эпохи? — внимательно наблюдая за моими глазами, спросил он.

— Из следующего века, между нашими временами чуть больше ста лет.

— Понятно, и как там, в вашем времени? Что новенького?

Мне стало понятно, что разговор переходит в плоскость общения врача с пациентом.

— Если я скажу, что вы только что написали черновой вариант «Трех сестер» — это вас убедит?

— Действительно, написал. Но об этом вы могли узнать в «Художественном Общедоступном» театра. Я говорил об этом с труппой.

— О вашем романе с Ольгой Леонардовной труппа тоже знает?

Чехов очень мило смутился и скрылся за улыбкой.

— Я не делаю из этого тайны.

— Хотите, я расскажу, как случилось, что я заинтересовался не только вашим творчеством, но и вами? — напрямую спросил я.

— Пожалуй, если не очень долго, вы видели, меня вдут гости.

— Да, конечно, гости… Извините, что так вас задержал. Пожалуй, я действительно пойду.

Было заметно, что Чехову сделалось неловко. Он даже слегка покраснел.

— Простите, голубчик, я вас не гоню. Рассказывайте, это действительно интересно.

— Я как-то попал в ваш музей в Мелихове.

— У меня там есть музей? — перебил меня Чехов. — Я же продал Мелихово.

— У вас несколько музеев. Я был в трех: в Мелихово, на Садово-Кудринской в Москве, где вы снимали квартиру, в Ялте в вашем теперешнем доме и, думаю, есть еще в Таганроге и, возможно, Южно-Сахалинске, но я там не был.

— Зачем же мне столько музеев? — усмехнулся писатель. — У вас что, больше некого поминать?

— Почему же, думаю, у Пушкина памятных мест больше, чем у вас.

— Ну, хоть этим вы меня утешили. А то я испугался, что только одного меня потомки и почитают.

— Так вот, в Мелихово я спросил у одной из смотрительниц, кем вам приходится Михаил Чехов.

— Это мой младший брат.

— Я спрашивал о другом Михаиле, выдающемся режиссере.

— Что, был и такой?

— Да, ваш племянник, сын Александра Павловича

— Маленький Миша? Он стал режиссером?

— Да, но он жил в эмиграции, и у нас в стране мало известен. Эта смотрительница мне сказала, что он «не настоящий Чехов», а ваш дальний родственник. Потом я попросил показать фотографию Авиловой, в этом музее очень много фотографий.