Сергей Шхиян - Заговор

Надо сказать, в нем Александр Сергеевич, на мой взгляд, сильно перебрал с патриотизмом. В его время спор между Россией и Польшей, и правда, был не равный, причем не в пользу последней. Что же касается «кичливого ляха» и «верного роса», такие эпитеты вообще вне критики. Хотя у нас задиристым паном именно так и получилось. Я невольно улыбнулся сравнению.

— Пану смешно? — подозрительно спросил поляк, по-своему поняв мою улыбку.

— Я хочу посмотреть саблю пана рыцаря, — сказал я, уводя его со скользкой темы взаимных насмешек.

— Саблю? — переспросил тот, сбиваясь с агрессивного настроя.

— Мне кажется у ясновельможного пана рыцаря дужо добри штал, — польстил я.

Против такого хода «кичливый лях» не устоял, тотчас обнажил клинок и передал мне для осмотра. Все присутствующие — и поляки, и московиты — столпились вокруг стола, осматривая и оценивая оружие. Сабля у пана и правда была хорошая.

— А какая сабля у ясновельможного пана? — в свою очередь спросил поляк.

Начался осмотр моего оружия. О ссоре и назревающей драке все давно забыли.

— А теперь давайте выпьем за приязнь и дружбу! — предложил я и кивнул половому, чтобы тот принес меда.

Я рассчитал, что против такого клича не сможет устоять никакой славянин, ни восточный, ни западный, и оказался прав. Кичливые ляхи тотчас пригласили московитов за свой стол, широкие москали, не скупясь послали половых за новыми кружками, и начался праздник международной солидарности трудящихся.

Этот вечер выдался на удивление тихим и теплым. Наше короткое, скупое на тепло лето очень редко балует жителей такой приятной во всех отношениях погодой. Короткий дневной дождь прибил пыль, освежил листву и воздух. В такую благодатную пору хотелось расслабиться, лежать где-нибудь на ароматной траве, под сенью дерев с прекрасной девой в объятиях и наслаждаться жизнью. Мы же с Прасковьей вместо этого прятались в густом бурьяне на задах Прохоровской усадьбы и ждали, когда о нас вспомнит обязательный и добросовестный холоп Фома.

По нашей с ним давешней договоренности, он должен был провести нас в терем, впустить внутрь и запереть снаружи. Точного времени нам с ним оговорить не удалось, счастливые росы пока еще часов не наблюдали и ориентировались на пение петухов и положение солнца. Потому обещание Фомы придти к ограде «после того, как стемнеет», имело довольно значительный временной разброс.

— Скоро уже? — в очередной раз торопила меня нетерпеливая Прасковья, безуспешно воюя с потревоженными нашим присутствием комарами.

— Скоро, — так же в очередной раз ответил я. Остальные участники авантюры, квартирный хозяин подьячий Иван Владимирович Горюнов и его старший сын Сидор, мужественно терпели укусы комаров и неопределенность своего положения. Они мне нужны были как свидетели предстоящего разоблачения коварной купеческой вдовы и согласились участвовать в ночном походе исключительно из хорошего к нам отношения и за приличную мзду.

Фома задерживался. Причин тому могла быть сколько угодно, но я больше склонялся к варианту, самому, что ни есть жизненному: братание с поляками слишком затянулось, и он просто физически не мог выполнить обещание, или оно вообще еще не кончилось.

С каждой просроченной минутой я нервничал все больше. Время безнадежно уходило, и вся моя задумка могла элементарно сорваться. Пришлось спешно придумывать новый сценарий предстоящего представления, что всегда чревато накладками и сбоями. Когда ждать больше не имело смысла, я решил рискнуть и начать без помощника.

— Ладно, пошли, обойдемся сами, — сказал я, вставая с земли.

Словно услышав меня, с наружной стороны забора послышался шорох, потом кто-то негромко выругался, и в лаз, возле которого мы прятались, просунулась голова, украшенная дорогой польской шапкой. Мы затаились, не представляя, кого нам прислала судьба.

— Эй, друг, ты где? — спросил пьяный голос.

— Здесь, иди скорее, — позвал я, опознав в польской голове русского Фому.

— Я сказал, что приду, и пришел, — сообщил Фома, протискиваясь в узкий лаз.

— Вижу, — ответил я, понимая, что сейчас упрекать пьяного холопа совершенно бесполезно. — Поторапливайся, а то мы опоздаем.

— Как так опоздаете, еще, не стемнело, — ответил он. — А это кто такие?

— Мои товарищи. Ты на ногах-то стоять можешь?

— Могу, я не только стоять, я даже спеть смогу. Хотите, я вам спою? Ой, так с вами девка… Какая хорошая девка…

Пока Фома пытался начать ухаживание, я взял его за шиворот и поставил на ноги.

Он встрепенулся и попытался сесть.

— Идем, мы опаздываем, — вразумительно сказал я и толкнул холопа в нужную сторону. Чтобы не упасть, он сделал первый шаг, а потом уже пошел «на автопилоте». Мы вчетвером двинулись вслед за ним.

По позднему времени в подворье никого из обитателей видно не было. В нашу сторону с лаем бросились было две дворовые собаки, но, узнав Фому, успокоились и составили нам компанию. Так тесной, компактной группой мы и дошли до того терема, где я был в прошлый раз. Вопреки моим предположениям, что он, как и прежде, пуст, оказалось, что дверь у него заперта изнутри.

— А ну, говори, кто в этом тереме живет? — спросил я местного обитателя.

— Где живет? — ответил он вопросом на вопрос. — Пошли лучше в кабак, там Витек всех угощает! Вот и шапку мне подарил. Хорошая шапка?

— Хорошая, а теперь подумай, как нам попасть вовнутрь.

— А чего здесь думать? — удивленно спросил Фома. — Сейчас попадем!

Я не успел глазом моргнуть, как он начал колошматить в дверь кулаком.

— Ты что делаешь, прекрати сейчас же, — зашипел я, оттаскивая его от двери.

Однако Фома стал вырываться, да еще и закричал во весь голос:

— Открывайте немедля дверь, что не видите, кто пришел!

Пришлось его отпустить и спрятаться в тень стены. Сопровождавшие нас собаки залились радостным лаем. Пьяный Фома, почувствовав свободу, совсем разошелся, теперь уже и кричал и колотил в дверь одновременно. Я понял, что наше дело сорвалось, и самое лучшее — огородами отступить на прежние рубежи.

— Уходим, — тихо сказал я товарищам.

Мы было двинулись к торцу терема, как дверь в терем широко распахнулась, и на крыльцо выскочила полная женщина со свечой и в ночной рубашке. Ничего не видя со света, она закричала:

— Это кто тут безобразничает?

— Матренушка, — тут же сменил голос с грозного на заискивающий наш проводник, — это же я!

— Ты, что ли, Фома? Никак напился?

— Напился, Матренушка, — покаянно ответил тот, — нечистый попутал.