Сергей Шхиян - Кукловод

— Ну, не сердись, пожалуйста, — отсмеявшись, попросил я, — не мог я тебя вчера к себе пустить, так получилось…

— Знаю, барчук, поди, на меня жалиться приходил, — окончательно прощая, сказала она, — надоел он мне. Всю только обслюнявит, а платочка за полушку не подарит. А вас, как встанете, барыня просила к ней прийти, они в малой гостиной сидят.

— Ладно, пойдем к барыне, — согласился я. — Ты не знаешь, где у вас можно позавтракать?

— Могу приказать в комнату принести, а хочешь, так в буфетной.

— Лучше в буфетной, — решил я, уже наученный, как тут приносят заказы. — Что княгиня, здорова?

— А чего ей сделается, все утро с барышней шепталась, теперь вас дожидается.

— Да? — без особого восторга сказал я. — Интересно, о чем это они шептались…

Марья Ивановна в роскошном утреннем платье сидела на большом бархатном диване в окружении трех дам достойного возраста, и немного походила на парадный портрет Екатерины II.

Впрочем, к такому идеалу стремились многие матроны этой эпохи. Я подошел и почтительно поклонился.

— Садитесь, любезный Алексей Григорьевич, — ласково сказала она, и у меня сразу же отлегло от сердца. Похоже, пока меня не собирались принудить загладить дочерний грех женитьбой.

Я поцеловал у княгини ручку и сел рядом на краешек дивана, вполне сообразно моде этого времени: согнув одну ногу в колене, а другую, отставив на отлет. Сидеть так было неудобно, зато выглядел я эффектно.

— Я хочу поблагодарить тебя за Машу, — переходя на «ты», сказала матрона. — Она тобой не нахвалится!

— Ну, наше дело такое, так сказать, долг, и вообще, — не зная, не только, что говорить, но даже что по этому поводу думать, забормотал я.

— Я ее уже ругала, что она меня не разбудив, сразу отправилась к тебе, — продолжила княгиня, — да видно дочка права, слишком большая у нее нужда случилась!

— Это ничего, какие еще церемонии, — поддакнул я, пока еще не понимая, о чем идет речь.

— Маша говорит, что ты волшебник, она почти перестала задыхаться. Поверишь, мы так измучились, ничем не умея помочь. Доктора говорят, это со временем пройдет, но я им не верю. Это так страшно когда болеют дети!

— Так ей стало лучше? — наконец уразумев, что речь идет о болезни, спросил я.

— Да, много лучше, она даже пошла погулять. Ты уж, Алексей Григорьевич, не сердись на девочку, что она подняла тебя в такую рань.

— О чем вы говорите, княгиня, у княжны не совсем хорошо с сердцем. Я как сумею, помогу, но ей нужно будет больше двигаться, помногу ходить пешком…

— Голубчик, если поможешь дитю, я тебе буду по гроб жизни благодарна. Маша у меня такая чудная девочка. Мы все так за нее боимся!

— Конечно, Марья Ивановна, я сделаю все, что в моих силах. И пока тут у вас, понаблюдаю за ней.

— Понаблюдай, голубчик, понаблюдай. Может тебя поселить рядом с ней? А то у нее сердцебиения бывают большей частью по ночам.

Вопрос оказался соблазнительно двусмысленным и я, было, собрался отказаться, княгиня это поняла и поспешила уговорить:

— Комната что рядом с Машиной не хуже твоей нынешней, тебе там будет удобно.

Я понял, что выбора у меня не остается, и не стал сопротивляться.

— Ладно, мне все равно где жить, пусть будет рядом с княжной…

— Большое тебе, Алексей Григорьевич, спасибо. А уж как Маша обрадуется!

Спорить я не стал, может так оно и будет, княжна нашему соседству обрадуется. Однако я почти дал себе слово постараться не воспользоваться благоприятной ситуацией.

Мы еще перекинулись парой слов, я раскланялся с Марьей Ивановной и пошел в буфетную комнату. Там оказалось довольно многолюдно, четверо местных обитателей, по виду небогатые дворяне, соседи, а возможно, бедные родственники хозяев, коротали время между завтраком и обедом за охлажденными напитками. Когда я вошел, общий громкий разговор разом оборвался, и на меня уставились пять пар испуганных глаз. Я поклонился и собрался представиться, но не тут-то было! Гости, побросав недопитые стаканы, с хорошей скоростью рванули к выходу, за ними попытался улизнуть и буфетчик, но мне удалось его поймать в прямом смысле за руку.

— Стой! — строго сказал я. — Ты это куда бежишь?

— Ваше высокоблагородие, ваше сиятельство, — забормотал он, — мне всего на минутку отлучиться, а потом я вашему… все что хотите. Не погубите невинную душу!

Буфетчик был невысок ростом, но широк в талии, с круглым, как полная луна лицом и трясся, как студень на вибростенде.

— Погоди любезный, — попытался я его успокоить, — не бойся, никакой я не колдун и ничего тебе плохого не сделаю! Если конечно ты меня накормишь.

— А-а-а, в-а-а-а, — опять начал заикаться он, но, посмотрев на меня, успокоился и вполне членораздельно спросил, что мне подать.

Мы обсудили меню и я сел за общий стол, заставленный недопитыми стаканами и початыми бутылками. Там, спустя двадцать минут меня отыскала княжна Марья. Я уже кончал завтракать и собирался встать из-за стола, когда она влетела в буфетную комнату и сразу подошла ко мне.

Теперь при дневном свете, с разрумянившимися щеками, она выглядела премиленькой, впрочем, повторюсь, как почти любая девушка ее возраста. Не могу сказать, что у нее были классические черты лица или с первого взгляда в ней была видна аристократка, скорее напротив, лицо Маши был просто, округло, носик вздернут, а подбородок чуть маловат. Однако веселые, живые глаза и соблазнительно припухшие губы очень ее украшали, и мне стало весело на нее смотреть.

— Ах, вот вы где, Алексей Григорьевич, — воскликнула она, — а я вас по всему дому ищу.

А я подумал, что разок ее поцеловать, конечно, только во сне, большим грехом не будет…

— Маменька вам говорила, что после вашего лечения у меня перестало болеть в груди?

— Говорила, — подтвердил я, — и попросила переселиться в комнату рядом с вашей, для продолжения лечения.

— Правда? — засмеялась она. — Это хорошо!

Имея некоторый жизненный опыт, я в этом так уверен не был, но спорить не стал. Пока она не ушла, я взял ее за запястье, проверить пульс. Почему-то это немудреное действие так испугало буфетчика, что он начал усилено креститься, а потом спрятался за стойкой.

С пульсом у Марьи Николаевны все оказалось хорошо, даже лучше чем я надеялся. Отпустив ее руку, я пожаловался:

— Не знаю, что здесь наболтал про меня возчик, но теперь все от меня шарахаются, как черт от ладана! Ладно бы, еще дворовые, когда я сюда вошел, отсюда сбежали все ваши родственники.

— Я слышала, — улыбнулась княжна, — что вас считают колдуном. А что мужик рассказал, мы сейчас узнаем. Филимон, — окликнула она буфетчика.

Сначала никакой реакции на призыв не последовало, но после третьего обращения тот, наконец, вылез из-за стойки. Вид у него был хуже некуда, лицо потное, глаза блуждающие и ко всему трясущиеся бульонные щеки.