Сергей Шхиян - Кукловод

Козел, между тем, то ли почувствовал во мне родственную душу, то ли по какой иной, никому неведомой причине, выделил меня из общей массы людей, подошел к воротам загона и, не сводя взгляда, вытянул вперед бородатую морду и призывно заблеял.

Толпа разом откликнулась тревожным гулом, а стоящие на безопасном расстоянии мальчишки начали свистеть, кто-то даже закричал:

— Ишь, ты, бешка просит барина, чтоб он его расколдовал!

Я уже последними словами ругал себя за то, что вообще согласился обсуждать эту тему, тем более зачем-то пошел на скотный двор. Нужно было выкручиваться, но как это сделать, пока не знал. Люди явно ждали чуда, но на чудеса я никак не тянул. Пришлось пойти на потерю популярности.

— Нет, это никак не мой мужик, — сказал я управляющему, — я этого козла вижу первый раз в жизни. Может быть, он прибежал из села?

— Это никак не возможно быть, — твердо сказал Фабиан Вильгельмович, — у каждого козел есть свой хозяин, у этого козел, никакой хозяина нет!

— Хорошо, пусть он пока живет здесь, мы с ним потом разберемся, — попытался я если не разрубить Гордиев узел, то снять напряженность момента.

Однако управляющий не пошел на сотрудничество или хотя бы на компромисс, он продолжил тупо настаивать:

— А что, господин Крылофф, потом прикажете делать с этим человек-козел?

Вместо ответа мне очень захотелось врезать пару раз этому упертому херру-управляющему по морде. Такие замечательные немецкие качества как аккуратность, обязательность и педантичность мне всегда были симпатичнее нашего русского разгильдяйства, но всему же есть придел! Пожалуй, в тот момент у меня осталась последняя возможность разрулить ситуацию, это заморочить головы присутствующим.

— Я вам сказал, оставьте козла здесь, вы что, царским указам не подчиняетесь? — строго и веско проговорил я. — Слышали государев указ от седьмого восьмого ноль шестого? Бунтовать никому не позволено!

Думаю, в том, что я сказал, никто, включая управляющего, ничего, кроме упоминания государя и обвинении в бунте, не понял. Однако и этого оказалось достаточно, что бы гул недовольства разом смолк. Я повернулся к зрителям. На меня смотрело множество глаз, смотрело угрюмо и, как мне показалось, с угрозой. Разбираться в психологии толпы времени не было. Я был странно для этого времени одет, да еще уличен в колдовстве, чем ни повод для праведной расправы. Мне почему-то стало очень страшно, и рука невольно потянулась к рукоятке сабли.

И вдруг все как-то переменилось. Лица дворовых и местных крестьян, хмурые и сосредоточенные, стали испуганными. Уже позже я осознал, как странно наблюдать такую быструю смену настроения одновременно у многих людей. Сначала мелькнула мысль, что крестьян испугал мой угрожающий жест, но его могли видеть только те, кто стоял совсем близко, а испугались почему-то все. Да и у меня от непонятного страха онемели руки, похолодело в животе и сердце, как говорится, ушло в пятки. Все кто здесь был, словно застыли на своих местах.

Разрядил обстановку «заколдованный возница». Козел вдруг, жалобно заблеял и бросился бежать от ворот загона, смешно задирая задние ноги. Словно очнувшись от наваждения, люди начали поспешно расходиться. Уже спустя полминуты на месте остались только мы с управляющим и человек в черном плаще, стоявший шагах в двадцати от нас. Выглядел он довольно странно, если не сказать опереточно: длиннополый плащ и шляпа с широкими полями закрывавшая верхнюю часть лица. Я посмотрел на управляющего. Тот был совершенно бледным, и у него тряслись губы. Впрочем, и у меня состояние было не многим лучше, колотило так, будто в меня собирались выстрелить.

— Здравствуйте, ваше сиятельство! — с трудом справляясь с губами и словами, сказал незнакомцу Фабиан Вильгельмович и только тогда я узнал своего ночного гостя.

Молодой Урусов вежливо нам поклонился и страх, сжимавший мне грудь, как-то сам собой прошел. Теперь я рассмотрел, что у князя совершенно неестественно бледное, какое-то мучное лицо, особенно в контрасте с черной одеждой.

Он не спеша, приблизился к нам. Ночью он показался мне много моложе. Теперь было видно, что ему где-то под тридцать и природа обделил его не только растительностью на голове, но и красотой. У Ивана Николаевича было узкое, какое-то рыбье лицо и небольшие, почти без ресниц светлые, почти белесые глаза. При нездоровой бледности он казался болезненно изможденным, хотя фигура была вполне крепкая, пропорциональная и не астеническая.

— Что у вас здесь случилось, почему собралось столько народа? — спросил он.

Спрашивал он не кого-то конкретно, потому ответить поспешил управляющий, и было заметно, что он порядком боится молодого князя.

— Ваше сиятельство, мы с господином Крылоффым пришли смотреть козла.

— Козла? Какого еще козла? — поднял безбровые дуги князь. — Того козла? — понял он, посмотрев на бедное животное, с отчаянным блеянием, нарезавшее круги по дальней от нас часть загона.

— Ja, mein Fu: rst, — начал было говорить по-немецки Фабиан Вильгельмович, но тотчас поправился и перешел на русский язык, — да, ваше сиятельство. Мне доложили, что господин Крылофф превратил своего крестьянина в козел.

— Вы превратили мужика в козла? — обратился ко мне Урусов и неожиданно засмеялся неприятным, каким-то давящимся смехом. — Кто придумал такой вздор?

— Их сиятельство Николай Николаевич, приказали мне разобраться, — ответил управляющий. — Я привел сюда господина Крылоффа, показать это козел.

— Папа? — на французский манер, с ударением на последний слог, спросил князь, и я по небрежной интонации понял, что к отцу Иван Николаевич относился без должного сыновнего почтения. — Почему ему такое взбрело в голову?

Пришлось вмешаться в разговор мне и рассказать о своей неудачной шутке и появление в имение козла, действительно чем-то похожего на моего возницу. Князь опять рассмеялся.

— И вы, Фабиан Вильгельмович, поверили такой глупости? — повернулся он к немцу.

Я не могу объяснить почему, но когда он спрашивал управляющего, у меня появилось внутреннее чувство, что, может быть, все это не так уж глупо и безобидно.

С превращением одного субъекта в другого я уже сталкивался на собственном опыте. Правда, тогда превращали не кого-нибудь, а меня самого, и что такое возможно, я знал не понаслышке.

Управляющий, нимало не смутился насмешливым вопросом, и объяснил, что здесь, в России все бывает. Молодой князь опять засмеялся и, снисходительно кивнув немцу, пригласил меня пройтись по парку. Отказываться у меня не было никакого основания, и мы пошли тем же путем, что недавно с его сестрой. Какое-то время шли молча. Иван Николаевич меня раздражал, к тому же я не мог понять причину своего недавнего безотчетного страха, думал об этом, и не рвался начинать разговор.