Наталья Лучникова - Шильонский замок. Нити времени

1330 год, Замок Шильон, Графство Савойское

Стражникам выдали красивую одежду, ярко синего цвета. Она была мягка и приятна на ощупь, пахла свежей краской и удивительно шла каждому. Мужчины, в новых одеждах казались стройнее, их прямые спины поддерживала гордость, сила и особая значимость их долга. В то время, каждый стражник считал своим долгом не только оберегать доверенный ему замок, но и улучшать то, что возможно улучшить. Торговый путь, проходивший мимо замка, стал не только безопасным, но и более доступным. Налоги стали гибкими и зависели от количества провозимого товара. Дорога постоянно поддерживалась в хорошем состоянии, а если в пути случались больные, то их можно было оставить в замке, и им был гарантирован уход. Довольны были все: граф Савойский, стражники, торговцы.

1345 год, Замок Шильон, Графство Савойское

Момент превращения стражей в охранников прошёл незаметно. Опасный воздух тщеславия проникал в замок и постепенно пропитывал собою всё вокруг. Отравленные этим воздухом, жители замка медленно избавлялись от ответственности за свои поступки, слова, мысли. Стражники, которые совсем недавно гордо носили свои имена и одежды, стали больше заботиться о сохранении того, что уже было, чем о приобретении нового. Их не волновало, что маниакально сохраняя одно, они теряли многое другое.

Нельзя сказать, что поток торговцев плативших налог, сократился. Они просто стали другими: на смену радости пришла серость.

Почему произошли изменения, и что было их причиною, выяснять не будем, обнаруживать едва уловимые связи отдельный труд. Однако, замечу, что началом перемен приведших к разрушению хорошего, как и в большинстве своём, стало нечто-то маленькое, незаметное и безобидное, завёрнутое в красивый плащ «добрых намерений».

1348 год, 05 сентября, Замок Шильон, Графство Савойское

Приближаясь к мосту, который вёл к главным воротам замка, Иоланда бросила короткий взгляд на внутренний дворик слева, где несколько мужчин увлечённо ловили рыбу. Один из них, повернувшись на шум у ворот, поймал на себе её взгляд, открыл свой беззубый рот и выкрикнул ругательство. Остальные рыбаки тут же подняли головы, и увидев вереницу невольниц стали кричать, хохотать и показывать пальцами в сторону пленниц. Охранники, которые сопровождали девушек, обернулись на хохот, остановились и подмигнув друг другу перерезали дорогу нескольким женщинам, которые шли позади. Двое мужчин побросав свои рыбацкие приспособления, сорвались с места и побежали к ним. Невольницы, почуяв неладное, сбились в кучку, и чтобы не кричать, закрыли рты своими кулаками. Иоланда остановилась, но тут же кто-то из девушек схватил её за руку и зашипел в ухо: «Смотри на землю, не останавливайся!». Иоланда закрыла глаза, и повинуясь той, что взяла её за руку, пошла до боли сжимая глаза, чтобы не видеть тот ужас, в который она отказывалась верить. Охранники, что-то громко кричали и стали ещё чаще опускать свои палки на спины невольниц, удары слышались со всех сторон. С самого утра, как только они начали путь, Иоланда заметила, что стражи, которые их вели, стали злее обычного, чаще слышались их крики и удары палок, которые означали, что одной невольницей стало меньше.

Иоланда услышала, как за спиной с тяжёлым стуком закрылись огромные ворота замка и лязгнули замки. Женщин, которым стражники преградили дорогу перед мостом, она никогда больше не увидела.

Всего пять дней отделяли её от Иоланды полной надежд на новую, радостную и свободную жизнь. Чтобы не стать любовницей Рауля де Бриенн, графа де Гин и д’Э, она решилась на побег, но покидая Шильон, она и предположить, не могла, что так скоро вернётся сюда, но уже пленницей. И только сейчас, проходя через главные ворота замка, Иоланда поняла, что всё происходящее с ней, не игра, не сон, и не шутка. Только сейчас, она осознала, что той Иоланды, которая покидала замок несколько дней назад больше нет, и не будет. Она подняла голову, чтобы посмотреть на окна, через которые ещё совсем недавно она наблюдала за жизнью замка и увидела Его. Он стоял у окна и смотрел прямо на неё. Иоланда замерла, мороз прошёл по спине, сковывая дыхание. Ещё несколько минут назад, когда она поняла, зачем женщин оставили за воротами, ей казалось, что ничего страшнее быть не может, оказалось, может, живое воплощение кошмара стояло прямо перед ней. Но её оцепенение длилось всего мгновение, потому как уже в следующее она получила удар в спину. «Пошла!» – крикнул тот, кто еще недавно был её слугой. Она не видела, что было дальше в том окне, потому что их погнали вниз, по холодным, скользким ступеням, к двери, к которой бабка запрещала даже приближаться. Мысли Иоланды путались, ноги не слушались, звуки ударов сковали плечи судорогой, она прикусила губы до боли и слёзы вновь покатились по щекам. «Меня ведут в подземелье, из которого не возвращаются. Жизнь закончена. Больше ничего не будет!», слезы катились по щекам, и она была им рада, потому что они застилали глаза и скрывали то, на что не хотелось смотреть. «Жизнь закончена. Жизнь закончена. Жизнь закончена», повторяла она слова, которые спасали от мыслей, но с каждым повтором всё меньше вызывали слёз. Едва её босые ступни коснулись ледяных каменных ступеней, Иоланду охватила дрожь, с которой она не могла справиться, руки, плечи и голова, тряслись так, как будто их дёргали за специально привязанные верёвки. «Ты чего?», услышала она рядом уже знакомый голос. Иоланда хотела что-то ответить, но едва она попыталась открыть рот, как прыгающие зубы прикусили язык, и она почувствовала вкус своей крови во рту. Тихо застонав от боли, она обхватила себя руками и если бы не чья-то поддержка, то Иоланда упала бы, потому что рассудок отказывался удерживать её в сознании.

Пленниц загнали в маленькое помещение, где не было окон, пахло сыростью и гнилью. Комната была слишком мала для такого количества пленниц, и девушки которые заходили последними, взбирались на плечи стоящих впереди. Некоторые, прижатые к стене уже теряли сознание от давки, духоты и усталости. Стражники продолжали загонять последних пленниц, и не было никакой возможности помочь тем, кто падал, на них сразу вставали, хотя их ещё можно было спасти. Когда железный засов громко ударил, и дверь заперли, стало так тихо, что было слышно, как с потолка крупными каплями падает вода, ударяясь о головы девушек. Кроме этих звуков падающей воды, ничто не нарушало давящую тишину подземелья. Иоланда была прижата лицом к стене и даже не пыталась пошевелиться. Отчаяние и страх немного отступали и чтобы не дать им вновь овладеть собой вновь, она едва шевеля губами, стала повторять: «Зачем я здесь? Зачем я здесь? Зачем я здесь?». Она с детства привыкла разговаривать с собой, и это помогало находить ответы на многие вопросы. «Я хотела жить, а теперь, а теперь… Я даже не знаю, можно ли хотеть чего-то сейчас, кроме того чтобы этот кошмар остановился и все вернулось всего на пять дней назад. Только пять дней. Только пять дней. Только пять», Иоланда захотела повернуть голову, но смогла отодвинуться лишь на дюйм. В этом коротком движении она успела увидеть, как по стенам пляшут страшные тени. Два стражника всё ещё стояли в проёме, размахивали факелами над головами девушек, ловя и поджигая их волосы. Появился запах сгоревших волос, и некоторые девушки падали, задыхаясь от рвотных спазм. Видя это Иоланда, вспомнила как наблюдала однажды за растягиванием шкур. У них во дворе стоял специальный станок, на который надевали шкуру, и медленно вращали колеса станка, тем самым растягивая её. Колеса нужно было крутить очень медленно, иначе шкура могла порваться или треснуть. Наблюдая за этим процессом, Иоланда тогда впервые ощутила, что время может менять свой ход. Вокруг что-то происходило: кухарки чистили свою посуду, мужчины разделывали мясо, она даже вспомнила сейчас, как в то время пролетала над замком птица, но в том месте, где медленно вращались колеса, казалось, ничего не менялось. Время, которое было в том месте, где стоял станок, отличалось своим ходом и наполненностью от того, которое было у всего, что окружало этот станок. После этого наблюдения, Иоланда стала замечать случаи, когда время ускоряло или замедляло свой ход. Сейчас, когда она смотрела на безмолвных девушек, которых жгли зажило, ей казалось время почти остановилось.