Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...

Не знаю, под влиянием какого импульса, но мне захотелось, чтобы дверь была просто макетом. Толкнешь – и глухо. Зато опыт подсказывал, что здесь скорее холст с нарисованным очагом в каморке папы Карло. Ну, если и так? Чем рискуем? Скорее всего ничем. Сильно не повезет – так и не узнаем, что с нами случилось. Жалеть будет некому и не о чем.

– Открывай, – сказал я, держа пистолет стволом вверх у правого плеча. Прислушался к себе. Вроде – ничего. Никаких ощущений и предчувствий. Оглянулся на Сашку. Тот кивнул. Чисто, мол.

Как в кино, на самом-то деле.

Левашов дернул на себя высокую дверь, покрытую чешуйками облупившейся краски «слоновая кость». Я опустил ствол горизонтально, рассчитывая в случае чего ногой отбросить Олега вбок, под прикрытие капитальной, в три кирпича, стены и стрелять, хотя бы для шума, как в прошлый раз. Ни у Алексея, ни у Сашки оружия при себе не было. Расслабились ребята.

Дверь открылась, и ничего не произошло. Тишина, пустота впереди, застоявшийся воздух нежилых помещений.

– Свет? – спросил я, поводя перед собой стволом и надеясь, что инженер выполнит свою часть работы.

– Найдем, – ответил Олег, нащупывая на стене старинный выключатель под медным полусферическим колпаком с двумя рычажками, увенчанными блестящими шариками. Какая же точность реквизита, неужели Арчибальд знает и учитывает такие мелочи? Или действительно все по правде? Мы успели застать такую арматуру в детстве – и дверные ручки, идентичные тем, что имелись здесь, и внутренние почтовые ящики с выпуклыми буквами «Для писемъ и газетъ» на подпружиненных крышках. И механические звонки с указующей надписью: «Крутить».

Левашов включил освещение.

Большая квартира. Размахнулся Сашка. А почему бы и нет? Память – штука мало управляемая. И ведь наверняка он в тот момент думал совсем не о «полезной площади».

– Ребята, пошли, если интересно, – крикнул я, начиная движение.

Интересная планировка. От кухни к обширной прихожей, даже скорее вестибюлю, тянулись два параллельных коридора. В левом располагалась «приватная половина», четыре сравнительно небольших комнаты, подходящие для спален и хозяйского кабинета, окнами во двор. В правом – «публичная», залы метров по тридцать-сорок, пригодные для большой столовой, музыкального салона, библиотеки или картинной галереи. Сквозь стрельчатые окна – вид на площадь Никитских ворот, Тверской и Никитский бульвары. И везде – абсолютная, гулкая пустота.

Чисто, красиво, на потолках люстры не из дешевых, на стенах где гобеленовые обои, где деревянные панели, паркет будто вчера натирали. Но ни малейшего намека на то, что когда-нибудь здесь жили люди. Какие угодно, царского времени респектабельные профессора вроде булгаковского Преображенского, пролетарии «в порядке уплотнения» или коммунистические вельможи рангом повыше наркома Шестакова, который ютился всего лишь в трех комнатах.

– Странно как-то, – сказал Левашов, – кухня, замызганная до предела, а здесь – будто вчера строители ушли…

– Так Сашка ее по конкретному образцу воспроизвел, а до комнат руки, вернее, мысли не дошли, вот и получилось бесплатное приложение согласно архитектурному проекту. Кстати, насчет строителей. Как я помню, дома в этом районе примерно конца девяностых… Прошлого века, естественно. Могли и не заселить еще.

– А люстры и бра откуда?

– Допустим, понятие «под ключ» здесь включало осветительную технику…

– Чертовщина продолжается, – хмыкнул Олег. – Он же, когда придумывал, соотносил себя с нашими годами, шестидесятыми, а здесь…

Ребята и как бы прикрывавший их с тыла Шульгин присоединились к «исследовательскому отряду», когда я дошел до парадной двери.

– Шикарное место, – сказал Берестин, остановившись в глубоком трапециевидном эркере. – Сколько раз мимо этого дома ходил и не догадывался, как оно там, внутри.

– Мне на Столешниковом все равно больше нравится, – возразил Олег. – Уютнее.

Потом он выбрал комнату, чем-то ему приглянувшуюся больше остальных, попросил Сашку сделать ее пригодной для работы, в смысле установить там кое-какую мебель и переключить электросеть с тогдашних вольт на нормальные 220. Мы помогли Левашову развернуть и подключить всю его аппаратуру, принесли кофейник и прочее. Вдобавок я положил на стол рядом с клавиатурой и мышью свой пистолет.

– Так спокойнее будет. Если что – стреляй, услышим, прибежим. А сами пока пулечку распишем. В классику, чтоб в любой момент остановиться…

Пока Алексей расчерчивал лист веленевой бумаги, а я распечатывал и тасовал колоду, неугомонный Шульгин сбегал в оружейку, вернулся, нагруженный, как мул. Странная, на мой взгляд и вкус, метафора. Вьючного коня или верблюда, думаю, можно нагрузить куда большим весом, чем мула. Впрочем, точно не знаю их сравнительной грузоподъемности.

Он (Сашка, а не мул), принес четыре своих пресловутых карабина с гроздьями подсумков и четыре «девяносто вторых» «Береты» в мягких светло-желтых кобурах с запасными магазинами в пеналах.

– Мне, братцы так спокойнее будет над мизерами думать…

Кто бы спорил, мне – тоже. Иметь за спиной неизвестно куда открывающиеся двери, ощущая себя безоружным, как линяющий рак, – удовольствие ниже среднего.

– Думаете – поможет? – спросил Алексей, передергивая тем не менее с явным удовольствием винтовочный затвор и опоясываясь пистолетным ремнем.

– Бывает – помогает, – ответил Шульгин, – когда выжить, а когда – умереть с достоинством.

– Нормальные, в меру удачливые люди с простой пятизарядкой проходили Африку вдоль и Южную Америку поперек к собственному удовольствию и вящей славе науки географии, – добавил я.

к случаю процитировал Сашка «Репортерскую застольную», хотя это полагалось бы раньше сделать мне.

– Тогда я – семь первых втемную. – Берестин пощелкал пальцами по лежащими перед ним рубашками вверх картами. – Играть так играть…

«Гьры» не успели достичь заоблачных высот, игра как-то не шла, и мы больше крутились на распасах, когда Олег вернулся.

– Наливаем? – плотоядно спросил Шульгин, потянувшись к бутылке. За преферансом у нас действует железное правило, по рюмочке за сыгранный мизер, и никак иначе. А мизеров не вышло до сих пор ни одного. Что называется – «тайный ход карты».

– Почему бы и нет? – Создатель теории и практики пространственно-временных перемещений выглядел несколько ошарашенным. Бог знает сколько времен и реальностей со всеми производными он пропустил сквозь свои мозги, через логарифм Лагранжа, анализ бесконечно малых, алгебру Буля и прямо в центр мирового равновесия… И вернулся в момент, когда друзья еще и по сигаре не успели выкурить, поллитру не тронули – для психики человека патриархальной эпохи тяжелое испытание. Не приспособлена она к такому, как и к полетам на аппаратах тяжелее воздуха. Многие хоть и летают всю жизнь, а привыкнуть не могут.