Николай Захаров - Смутные времена. Книга 7

– Здравствуй, друг любезный,– расшаркался он.– Как с продуктами? Нет ли опять нужды?

– Как не быть,– расплылся Хрюкин в ответной улыбке.– Люди готовы нынче впятеро переплачивать. Так почему им и не помочь?

– Верно, верно. Людям помогать – дело хорошее. Благое можно сказать. Раньше сказали бы, что богоугодное. И сколько потратить можете, Артур?

– Много, Василь Сидорович. Сто тысяч могу потратить. Не мои средства. Люди доверили. Я за малую долю суечусь. Процентик свой имею, с оборота.

– Ну что же. Хорошее дело,– закивал опять головой майор. Еще вчера ему этот паренек приглянулся своей непосредственностью и прямолинейностью. Не каждый вот так подойдет, да и ляпнет незнакомому майору,– "Возьми на лапу",– да еще с простотой необыкновенной. Майор себя считал душевидцем, как минимум и в этом парне он вчера разглядел родственную себе душу. Душу коммерсанта, азартного, рискового и фартового. Подвозя его, майор представился и, услышав фамилию Хрюкина, рассмеялся, тут же и извинившись:

– Вы, Артур, не обижайтесь, просто фамилия ваша на мою похожа – у вас Хрюкин, а у меня – Дрюкин. В одной букве разница. Дрюкин – Хрюкин. Ох, чует мое сердце, что нам с вами еще встретиться доведется в этой жизни.

Угадал майор, довелось. Прямо вот, на следующий же день. Будто черт свел.

– Вы, голубчик, Артур, где числитесь?– поинтересовался майор.

– Списан по контузии, Василь Сидорович. Устроился в артель одну московскую инвалидную, чтобы в тунеядцы не записали, да вот по командировкам теперь выезжаю,– солгал, не моргнув глазом, Хрюкин.

– В армию не вернетесь?

– Да кому же я контуженный нужен в армии?– ляпнул Хрюкин.– Припадки у меня случаются. Эти… эпилептические.

– Эпилептические?

– Они. Эпилептические. Падаю, головой стучу, могу укусить. Зачем я такой в армии?

– Ну, брат, это в действующей армии, а если в тыловой службе? Вот как наша, такой?

– А что у вас за служба?– улыбнулся Хрюкин.

– Мы, брат, продукты поставляем для высшего офицерского состава. Заготавливаем, сопровождаем, распределяем.

– Это конечно, совсем другое дело. Чего тут падать в припадок? Только звание у меня рядовой, чего с него?– посетовал Хрюкин.

– А мы тебе, задним числом оформим курсы младших лейтенантов и получишь звание,– майор и сам не заметил как начал уговаривать Хрюкина, поступить к нему на службу.– Станешь моей правой рукой. Комендантскую роту тебе дам. Звания сами посыпятся. Я, брат, сам войну начал лейтенантом. А теперь майор. Соглашайся. Понравился ты мне. Душа родственная. Я тебе, ты мне. Заживем. Дела закрутим.

– Ну, я конечно, согласился бы, но мне нужно в Москву съездить, расчет получить, то, се. Документы опять же, справки с работы и из военкомата.

– Да ничего не нужно. Я все сделаю. Оформим тебя, как добровольца. Напишешь рапорт на мое имя. Да про тебя в газете пропечатают, как ты из инвалидов в добровольцы пошел.

– Не надо в газетах. Не люблю я газеты,– отказался Хрюкин.

– Правильно. Я их тоже не люблю. Ну что, по рукам?– протянул майор ладонь.

– По рукам,– согласился Хрюкин и на следующий день уже щеголял в новеньком полушубке, с эмалевым квадратом младшего лейтенанта на петлицах гимнастерки. Казарм у тыловиков не было, штаб части разместился в домишке, на окраине Можайска, в одном из немногих уцелевших. В нем же и майор Дрюкин припухал со своей командой. Подчинялся он непосредственно командующему фронтом и был его можно сказать личным фуражиром. С обязанностями своими справлялся майор на отлично, и числился на хорошем счету. В распоряжении имел пару сотен оглоедов, лично ему обязанных службой не пыльной и одного только порой майору не хватало – широты. Хотелось ему развернуться не на ширину фронта, а всей Красной армии ширину. Или еще шире. Честолюбив был крайне, но умел это скрыть от зорких глаз органов карательных, вовремя прибирая за собой, и не гадя где попало. Изворотливость эта, помноженная на общительность и умение ладить с людьми – коммуникабельность, двигала майора по служебной лестнице, и он уже приготовился провертеть третью дырку под прямоугольник подполковника на петлицах. А это значит и новая должность последует. Вот поэтому Дрюкин и собирал вокруг себя людей оборотистых, расторопных. Команду. Чтобы дела делать, а не "лапу сосать". Пока идет война, столько всего списать можно на нее. И майор списывал. Так успешно, что уже не все свои заначки помнил. Хоть журнал заводи учета. Куда и что пристроил. Домов только скупил в окрестностях Москвы пару десятков, на подставных лиц. Родственников в основном. Даром люди отдавали, когда немец пер на столицу катком железным,– "Сгорело кое-что, не без того, но и это не беда. Получим ссуды от рабоче-крестьянского государства, роднули… и восстановимся. Отстроимся и продадимся в десять раз дороже",– жизнь будущая, после войны, казалась майору светлой и праздничной. Ну а пока война, есть конечно риск и пулю получить, но тут как говорится, – "Кто не рискует – тот не пьет шампанское",– впрочем риск был и здесь минимальный. На фронт, в окопы майор продукты не поставлял и сам в эти окопы не лез. Бывал он в них реже, пожалуй, чем командующий фронтом. Тот нет, нет, да наведывался раз в полгода на передовую, чтобы авторитет свой поднять и сфотографироваться на фоне горящих фашистских танков, которые специально раскочегаривали коктейлем Молотова для фотокора. Дрюкину светиться в прессе нужды не было. Задачи у него стояли в иной плоскости, при снискании хлеба насущного, нежели чем у командующего.

Хрюкина майор пока особенно не загружал, поручив ему заниматься скупкой и реализацией товаров повышенного спроса, с выездом в командировки. В ту же Москву. Столица с удовольствием поглощала деликатесы, прибывшие с фронта, ей же туда и отправленные, чуть ранее. На фронте продукты проходили некое крещение и приобретали сакральность, а стало быть и стоимость повышенную. Это все прекрасно понимали и деньги платили не ерепенясь.

Война списывала вагонами и эшелонами. И в этом потоке "деньги – товар – деньги" Хрюкин поплыл уверенными саженками, совершенно не предполагая, что ему напророчено стать, в лучшем случае, мелким чиновником. Мелким он уже стал, всего лишь две недели спустя, после того как это пророчество прозвучало.

"Для кого война, а для кого мать родна",– поговорку эту народную, русскую, первым высказал, наверняка человек, столкнувшийся с Частями Материального Обеспечения. Узнав об их деятельности не понаслышке, а столкнувшись непосредственно. Возможно в качестве дознавателя, например, или прокурора, которому упали на стол документы по очередному "Трофейному делу". Их судили, сажали и даже казнили при любой власти. Называли презрительно ЧМО, но меньше их от этого не стало. Они, как крысы, которым, если не препятствовать размножаться, способны заполнить любую площадь, любой объем, Галактику, Вселенную. Но они хуже крыс, опаснее, потому что над крысами есть люди, а над ЧМО, никого нет. Даже Бога. ОН уклоняется от них, отворачивается, предоставляя самим себе. И эта предоставленность, становится их проклятьем, которое несут они по жизни своей как ЗНАМЯ. Независимости от ВСЕГО. Знамя реет и собирает сочувствующих и завидующих. Всех под тень свою готово собрать. Всех – двуногих сделать такими. Всем навесить ярлык. Самому мелкому "крысенку" и самой крупной и матерой "крысе". Конец Человечества наступит не в результате катаклизма природного и не в результате явления Ангелов-Истребителей на бледных, вороных и прочих мастей, лошадях скачущих. Человечество прекратит свое существование, когда все люди встанут под это знамя – ЧМО. Человечество Материального Обеспечения. Все, занавес. Как эти несколько миллиардов ЧМО, уничтожат планету, не имеет значения. Они попросту "сожрут" ее.