Николай Захаров - Смутные времена. Книга 7

– Что за сленг, Серега?– поморщился Михаил и, цапнув бутерброд с маслом и красной икрой, принялся его жевать, запивая кофе.

– Вот так всегда. Критика неконструктивная в ответ и полное игнорирование служебного рвения. Хреновый ты начальник, Миха. Тебе никто про это еще не говорил?

– Говорил и не один раз,– кивнул Михаил.

– Кто этот умница?– обрадовался Сергей.

– Ты. Задолбал своей критикой уже лет десять. С этой минуты ты командир этой лоханки и чтобы не отвертелся, получи погоны,– Михаил фыркнул и на плечах у Сергея засветились серебром и золотом генеральские погоны. А у него самого появились невзрачные – рядового танкиста.

– Вот ты как значит?– растерялся от такого подарка Сергей.– Сидишь тогда почему, рядовой, в присутствии хрен знает кого тут по чину?

– Генерала-фельдмаршала,– подсказал Михаил.

– Вот, вот.

– Потому что в танке, как и в бане, субординация ограничивается. Щелкать каблуками и вытягиваться "смирно" не принято. Остается только обращение, герр Генерал-фельдмаршал.

– Эх, блин! Жалко, что как в бане. А кресты где мои? Что это за Генерал-фельдмаршал без крестов?

– Прав… Виноват, исправлюсь,– Михаил щелкнул пальцами, и десяток крестов усеяли грудь и шею Сергея.

– Переборщил как обычно,– Сергей пощупал кресты и половину из них убрал, щелкнув, так же как и Михаил, пальцами.– Теперь в самый раз. Скромность украшает. Вперед за пульт, рядовой. Пора выдвигаться. Время уже восемь часов, светает. Немцы сейчас повалят сплошным потоком, не протолкаться будет.

– На нашей-то телеге? Обижаете, герр Генерал-фельдмаршал,– Михаил прыгнул на место механика-водителя и включил двигатель.– Погнали,– танк выпрыгнул из леса на расчищенную трассу, пока еще не заполненную транспортом и рванул в сторону Рузы. Скорость развил при этом такую, что через пять километров догнал дорожный КВ с ножом бульдозерным и обошел его, не снижая скорости. Врезавшись при этом в снежный наст, нанесенный за ночь, он скрылся из виду в снежном облаке, оставляя за собой широкую траншею и облегчая суровые будни немецких дорожных танкистов. КВ ревел, выворачивая на сторону снежные сугробы и когда их стало вдруг совсем мало, механик от неожиданности, остановил машину и высунув голову из люка, уставился на почти расчищенную дорогу. Танк проскочил мимо так быстро, что разглядеть он его в триплексы не успел.

– Что там у тебя случилось, Фриц?– крикнул ему в ухо сзади, подсевший обер-лейтенант.

– Снега стало меньше и следы траков, будто кто-то уже проехал, герр обер-лейтенант,– ответил механик, захлопывая люк.

– Проехал и проехал. Нам легче. Вперед,– прервал его размышления, над загадочным исчезновением сугробов обер-лейтенант.

– Яволь,– проорал в ответ механик, врубая передачу и КВ взревев, продолжил движение.

Не доезжая до Рузы пары километров, Михаил свернул опять влево, где была обозначена проселочная дорога и привязавшись к снимкам спутниковым, пустил машину на автопилоте в сторону деревушки Захнево, до которой было шесть километров. Танк зарылся в лесные трехметровые сугробы, то появляясь на взгорках, то ныряя в низины и исчезая из виду, а через полчаса, вывалился из очередного наноса и выкатился на деревенскую улицу, единственную и укатанную местным гужевым транспортом. Танк, с крестом на броне, пронесся по ней, в это время суток пустынной и остановился у избенки с заледеневшим флагом, на котором, сквозь изморозь, просматривалась посередине свастика, а в углу серп с молотом. Местный староста, не имея флага фашистского, использовал советский, замазав серп и молот и намалевав крест – гакенкрейц. Однако краска от мороза с серпа и молота обсыпалась и теперь симбиоз советско-фашистский, возможно единственный в своем роде, украшал конек крыши.

– Взгляни, Серега, какая замечательная идея пришла в голову здешнему старосте. Не хватает только профилей вождей – Адольфа и Иосифа,– обратил внимание друга на эксклюзивное творение Михаил.

– Это упущение следует исправить,– Сергей улыбнулся и профили вождей немецкого и советского народов, появились на полотнище, слегка потеснив свастику. Смотрелись они в паре вполне органично, оба усатые, оба целеустремленно уставившиеся в промороженное небо.

– Повесят старосту теперь наверняка. Первый же гестаповец, который здесь появится и поймет, что изображено.

– Да и хрен-то с ним. Пошли, познакомимся с кандидатом в висельники,– предложил Сергей, поправляя кресты и открывая люк.– Что-то он не спешит встречать Генерала-фельдмаршала.

– Спит, пади. Зима. Все на печках. А нет, вон бежит вприпрыжку. Напрасно ты о нем так пренебрежительно. Бдит,– на крыльце избенки появился мужчина с усами "а ля Сталин" и побежал к воротам, застегивая на бегу полушубок

Староста оказался мужчиной лет тридцати и выглядел вполне благообразно, с бородой черной как смоль. Он выскочил из ворот и, подбежав к стоящему рядом с танком Сергею, вскинул руку, заорав во всю глотку:

– Хайль Гитлер!

– Ты чего орешь, как резаный?– осадил его Сергей.

– Так ить положено, хер-р-р-р немец-офицер,– замер подобострастно староста.

– Хрен с тобой, ори, раз положено. Ты тут главный, в этой деревне?– Сергей требовательно взглянул на старосту, закусив нижнюю губу, и тому стало не по себе.

– Я сейчас, хер-р-р-р,– рык этот староста выдавал, очевидно, полагая, что так получается гораздо солиднее, чем просто "хер".

– Сейчас ты. А до этого кто был?

– До этого тоже я, но назывался Председателем.

– Почему на фронт большевиками не призван?– Сергей, продолжал разглядывать старосту так же пристально.

– Хворый я, белобилетник, хер-р-р-р. Плоскостопие. Родился такой,– принялся оправдываться староста, привычно. Очевидно, на этот вопрос ему приходилось отвечать в последнее время чаще всего.

– Значит, ты был при большевиках главным в деревне и теперь главный? Как же вышло так? Звать тебя как, хитрый русский мужик?

– Зовут Егорием,– совсем сконфузился староста, чувствуя, что виноват в чем-то, но, пока не понимая в чем.

– Егорий. Странное имя. Ты вот что, Егорий, народу много ли в деревне проживает?

– Да какой народ, хер-р-р-р? Бабы да ребятишки. Мужиков по мобилизации всех подчистую выгребли. Есть пару дедов. На печах сидят. Нету народу. У нас деревенька вон… Десять дворов.

– Это хорошо, что сидят на печках. А посторонние, приблудные, есть?

– Никак нет, хер-р-р-р,– староста не стал сразу выдавать "херу" придурковатого, контуженного, поселившегося в деревне.

– Значит, нет никого?

– Да, хер-р-р-р.

– Веди в избу, староста Егорий, и распорядись, чтобы покараулили наше транспортное средство. Говорят, тут по лесам партизан развелось, видимо-невидимо. Бандитов. Украдут еще,– распорядился Сергей и староста, получивший ясные указания, бросился их выполнять. Провел в избу, за стол усадил, а у танка выставил караул, собственную супругу с топором. Женщина приплясывала рядом с танком в огромных валенках, обвязавшись шалью так, что только глаза посверкивали, и верилось, что угнать бандитам-партизанам "транспортное средство" не позволит. В деревне, действительно, с мужчинами была напряженка и оружие, новая власть старосте, выдать не удосужилась. У него, правда, была собственная берданка, но патронов к ней все равно не было, так что и доставать ее из сундука Егорий не стал. Спрятал он ее туда лет двадцать назад, когда охоту повсеместно в лесах Советская власть запретила, а оружие приказала зарегистрировать или сдать. Бегать по милициям, за разрешительной справкой Егорию было лень, и он убрал берданку с глаз, от греха подальше.