Елена Пильгун - Миссия Амальгама

И Вегард, словно тоже надеясь на лучшее, сворачивает в сторону от останков дома, к почти целому гаражу. Третий аэроцикл стоит там, с помятым крылом.

Ян с тихим всхлипом ударил кулаком по стойке. Чужая боль камертоном отозвалась за ключицами, перебивая собственную, как настоящая скрипка легко гасит скрип ногтей по стеклу.

Оникс.

Подожди меня.

Я успею…

***

Перевернутая пирамида Департамента Безопасности трещала по швам. Давно уже стали ледяными торосами файлы с пометками «Вебер», «Рыков», «Валько» и «Заневский», давно уже прошёлся по ним ледокол имени Оникса, а конца-краю его одержимости не было. Всё потому, что погибающая башня плясала перед хакером танец семи покрывал, одну за другой обнажая кривые, гнилые зубы своих тайн, на первый взгляд не имеющих отношения ни к одной из «блистательных» фамилий. Ну какое тебе дело до экономии на школьных завтраках в тот год, когда береговую линию Байкала закрыли почти наполовину, чтобы там, как грибы после дождя, повылезли частные особняки? Не всё ли равно, сколько человек погибло на автобусной остановке, когда в неё вписался премьерский сынок на золочёном «Гелендвагене»? Скольким онкобольным давали прессованную в таблетки соду вместо сильнодействующих анальгетиков, а потом втридорога продавали эти самые таблетки их родственникам? А всё, троян дери, почему? «Самоокупа-а-аемость». Директива свыше. Спасение утопающих, помнится, дело рук самих утопающих. Попробуйте теперь спасти себя, мрази. Сейчас вы закованы в лёд, жалкие и беспомощные на виду у всех, но я не всесилен. Быть может, я скоро умру, и лёд обратится в воду. Но на площади вас уже поджидает толпа, и её яростный рёв я ощущаю немеющей спиной…

Собственно, ориентиров на тему «где мне искать дорогого брата-хакера» у взъерошенного Яна было хоть отбавляй. Говорим «Оникс» – видим лед – мчимся туда. Да еще и слышим какую-то мантру-заклинание, чтоб от башни Департамента даже маленького осколка не осталось. Что ты твори-ишь, О-оникс…

Внутри Яна бушевало такое пламя, что хватило бы отогреть полтранскода, только фигушки вам, а не моего огня. Пушочек из белого меха и оскаленных клыков кубарем вывалился рядом с раскатанным в ноль Ониксом, белым с легкой зеленцой и тонкой красной линией, прочерченной от носа к вороту серебристого плаща. Нет, рядом с этим едва хрипящим полутрупом стоит повременить с известиями о воронежском пепелище… Хотя какие это новости, если даже в газетах написали про «взрыв бытового газа», забыв сказать, что с «газом» поработал спецназ? Ведь главная новость – оставшийся на месте аэроцикл. И не более того.

На дне пропасти шумит море транскодеров, гневом своим не подогревающих, нет, – замораживающих башню ещё сильней. Проблема простая – отключить тебя от Сети, хакер, и сойти с ума, ища по всей Москве твое физическое воплощение с нехилой аритмией, или попытаться вытащить Здесь и Сейчас?

– Обними меня, Ян… – тонкие пальцы скользнули по плечу брата. – Мёрзну…

Обнять – легко. Согреть. Ян осторожно прижал к груди хрупкого Ангела Льда. В транскоде реально все? Ну так вот, смотри, из ямки у основания шеи вырывается золотая лента, осторожно ложится на узкие, почти детские плечи и забирается через серебро плаща под лопатки. В ней все светлое, доброе, вечное, что я могу выжать из себя сейчас: прыжки с тарзанки на реке Девица, гонки на снегоходах по ладожскому льду, покоренные высоты меловых гор… Смех. Твой счастливый смех, хакер, слышишь?

Только не думай, что чудес больше не будет.

Дыши.

Теплеет прижатая к шее скула, но Ян, даже чувствуя дрожь башни под разодранным коленом, не останавливается. Это в реальности все сложно, а здесь… Горячая ладонь замирает над грудью хакера, и через секунду ныряет под птичьи ребра, заставляя Оникса испуганно распахнуть глаза.

– Как ты… Это… Делаешь… Ян?

Чувства не подводят, даже мысль о том, что мы лишь комбинация нулей и единиц, не в силах заглушить невозможное чужое тепло с тонкими иголками электрического разряда, которое уже не «над», а «в». Звонко ломается корка льда на замерзшем хакерском сердце. Унимается рваный счет пульса «три-два-два».

Ян тяжело выдохнул, на остатках заряда выбивая из Реки-под-рекой истину.

– Повидайко?

Кивок – это слишком бездоказательно, правда, Ян? Тем более, что добрую сотню раз ты уже заводил на Ладоге этот разговор, выясняя детали истории со Светкой. А рассказывать что-то совсем нет сил. На визуализацию я грохну все ресурсы – полное отсутствие логики, но… Посмотри, Огонь, на то, что увидел Лед.

Короткий фрагмент видеозаписи гугл-глаза одного из спецназовцев, штурмующих домик на Ладоге, был пришит к делу Заневского Кирилла, настоящему айсбергу с подводной частью совершенно неприличных размеров, в котором основную часть составляли подозрения и следы фирменного стиля в вещах недоказанных. За пять секунд и десятка метров до сгорбившихся яблонь – инструктаж. Слова читаются по губам: «Брать живыми», – а произносит их дородный мужик в обтягивающем пиджаке и трещащих по швам брюках. Даже спецназовец отмечает, что без своей формы ему неуютно, и сразу же прикидывает к выпученным рачьим глазам, не потерявшим своего начальственного огонька, синий китель. Повидайко. Прокурор первопрестольной и сорока сороков церквей.

Оникса несет дальше, мелькают выбитая дверь и осколки разбитого стекла, пара секунд замешательства, поиск цели… А потом взрыв, огонь, огонь, огонь, едкий дым и адская боль в спине, которую не спасла экипировка, и нет этой боли ни конца, ни края.

– Ясно.

Ни о чем не думай, брат.

Ян сжал хрупкое птичье запястье. Из меня плохой хакер, Оникс, да и кодить я могу на «ура» только когда Сатурн в созвездии Весов. Но зато я умею возвращать долги.

Женя не спала всю ночь накануне маминого дня рождения. Удобная обычно кровать стала истинным «прокрустовым ложем», подушка превратилась в наковальню, а внутри головы молот обрабатывал раскаленный металл мысли: «Как я им скажу, что улетаю?» Реакция предсказуема, все по накатанной, каждый раз в тех же декорациях и с теми же актерами. Мама хватается за сердце и закатывает глаза, бежит демонстративно к аптечке пить сердечное. Хватит уже притворяться – сердечники не могут бегать, когда им плохо. Сама видела. Сестра Сашка ржет в голос и пучит глаза, кривляется, повторяет Женины слова, как механический попугай. Отец шипит, как проколотая шина: «Сволочь, до могилы мать доведешь своими выходками».