Иосиф Григулевич - Крест и меч

Нельзя согласиться с исследователями, выдающими Лас Касаса за подлинное порождение средневековой церкви. Лас Касас черпал вдохновение в принципах первоначального христианства, а не в трудах средневековых богословов. "Несомненно, что, принадлежа к церкви, он проповедовал милосердие и любовь к ближнему, – пишет X. Ле Риверенд, – более того, Лас Касас надеялся увидеть, что эти добродетели будут определенным образом осуществлены в индейском обществе. Но в то же время его труды полны проклятий и осуждений "сатанинским" церковникам, которые эксплуатируют индейцев и отпускают грехи новой олигархии, возникшей в колониях. Если это так, то как можно утверждать, будто он доверял церкви, в лоне которой он наблюдал столь много лжехристиан? Конечно, нет. И доказательством этому служит то, что в последние годы своей жизни он настаивал, чтобы в Америку посылались не любые священники, а только избранные им самим…

В лице церкви и монархического государства Лас Касас нашел себе лишь временных союзников. Монархия не могла благожелательно относиться к новой олигархии, поскольку последняя пыталась возродить в Америке прежнюю касту феодальных сеньоров, с которыми боролись католические короли… В известном смысле церковь если и не противилась насаждению феодальных форм, то во всяком случае предпочитала сама делить с королем доходы от конкисты и колонизации" (Ле Риверенд X. Историческое значение деятельности Бартоломе де Лас Касаса, с. 34-36).

Лас Касас, будучи верующим католиком, не помышлял призывать индейцев к сопротивлению своим поработителям. Как и другие миссионеры, он проповедовал индейцам смирение и послушание, поэтому его проиндейская проповедь, обращенная к колонизаторам, существенной опасности для последних не представляла. Что касается королевской власти, то она использовала Лас Касаса в своих интересах: кокетничая с ним, Карл V стремился в действительности не облегчить положение индейцев, а обеспечить себе большую долю награбленных конкистадорами богатств.

Нельзя согласиться и с теми исследователями, которые выдают Лас Касаса за продукт одного и того же "испанского духа", породившего как конкистадоров, так и их противников. "Испанцы, – утверждает историк Франсиско Моралес Падрон, – должны исходить из той точки зрения, что если аннексия и колонизация (так Моралес Падрон перекрещивает конкисту и колониальный режим. – И. Г.) Нового Света в рекордный по краткости срок и была грандиозным историческим событием, то еще более грандиозным и исключительным событием была критика (Лас Касаса. – И. Г.) методов, применяемых при этом, а также мнение о равенстве всех людей и сомнение в законности прав Испании, на которых она основывала свои действия в Новом Свете" (Estudios sobre Fray Bartolome de Las Casas, p. XIV). На наш взгляд, ставить на одну доску конкисту и ее противников – значит пытаться оправдать завоевание, и мало меняет существо точки зрения Моралеса Падрона то, что он считает деятельность Лас Касаса более грандиозной, чем конкисту.

Моралес Падрон далее рассуждает так: спустя четыреста лет после конкисты и после огромных успехов человечества в области культуры мы все еще спрашиваем: справедливы ли войны и истребление населения в Северной Ирландии, Палестине, справедливо ли было вести необъявленную войну во Вьетнаме; можно ли сеять смерть и разрушения в какой-либо стране для того, чтобы навязывать ей определенное религиозное и политическое кредо; допустимо ли убивать с целью захвата территории ее законных владельцев; вправе ли одни государства осуществлять военную интервенцию против других, чтобы воспрепятствовать установлению неугодного им режима; какой моралью можно оправдать провоцирование военных конфликтов с целью сбыть продукцию фабрикантов оружия; вправе ли люди бомбежками изменять биогеографические условия жизни человека. Если все эти преступления творятся в наши дни, то какой спрос может быть с конкистадоров, действовавших почти 500 лет назад?

Моралес Падрон, конечно, возмущен преступлениями современных колонизаторов, и мы, как и все прогрессивные люди на земле, понимаем и разделяем его возмущение. Но из этого вовсе не следует, что за давностью срока подлежат амнистии или забвению преступления конкистадоров. То, что современные колонизаторы – звери, вовсе не делает конкистадоров ангелами. Нельзя согласиться и с другим утверждением испанского историка, что "испанцы XVI в. создали международное право только своим стремлением обосноваться на Американском континенте при помощи методов, вытекающих из их культурного и религиозного наследия, которые могли бы быть оправданными перед своей собственной совестью" (Ibidem). Ведь испанцами были не только Лас Касас и другие противники конкисты, но и колонизаторы.

Некоторые историки (Сильвио Савала, Льюис Хенке), оценивая деятельность Лас Касаса, приходят к выводу, что среди колониального духовенства действовали две группировки: одна участвовала в порабощении индейцев и их эксплуатации, другая боролась за права аборигенов. Но ограничиться констатацией этого факта – значит не раскрыть его подлинную сущность. Ведь это были далеко не равнозначные группировки. Первая представляла официальную церковь и включала подавляющее большинство церковников, вторая же представляла меньшинство, выступления которого против порабощения индейцев не смогли воспрепятствовать их закабалению.

"Духовенство не имело ничего против теории энкомьенды, – писал Лесли Бирд Симпсон, американский историк колониального периода Испанской Америки. – Протесты Лас Касаса и доминиканцев не должны быть истолкованы как официальное отношение церкви к этому вопросу" (Byrd Simpson L. The encomienda in New Spain. Berkeley, 1929, p. 188-189). Церковь, справедливо отмечает тот же автор, жила, подобно другим испанским учреждениям, трудом индейцев. Строительство бесчисленных церквей и монастырей, уход за ними, работа на церковных землях, обслуживание и содержание духовенства – все это лежало на плечах индейских трудящихся. Духовенство, кроме того, участвовало в торговых и финансовых операциях, и многие священники уступали соблазну использовать свой авторитет среди индейцев для личной выгоды.

Отношение к индейцам колонизаторов и духовенства не изменилось и после принятия в 1542 г. "Новых законов" по управлению Индий. Эти законы, объявлявшие индейцев свободными и запрещавшие применять к ним насилие, на практике были сведены к нулю. Еще во время конкисты королевская власть ввела принудительный труд индейцев на рудниках – так называемую миту. В седуле (распоряжении) от 1574 г. Филипп II обвинял индейцев в склонности к порокам, безделью и пьянству, от чего их можно "излечить" только принудительным трудом. Испанцы приносят им пользу, утверждал Филипп II, обучая христианству, а так как испанцы и индейцы без взаимной поддержки не могут существовать, то справедливо принуждать индейцев работать в монастырях, на постройке дорог, на рудниках.