Сергей Данилов - Гражданская война в Испании (1936 – 1939).

Тольятти в общей форме указал и еще на одну причину паралича власти – разложение и продажность партийно-профсоюзного и военного руководства. В секретном докладе он указывал на вовлеченность многих (включая коммунистов) в спекуляцию, вымогательства, разврат.

Из других источников известно, что в 1938 году по Республике стали ходить слухи о имеющихся у ее руководителей «секретных счетах в швейцарских банках». Естественно, что нажившиеся на войне администраторы, военные и политики с ухудшением военной обстановки стремились к чему угодно, только не к продолжению военных действий.

Косвенным подтверждением «мюнхенско-масонско-коррупци-онной» версии Тольятти служит следующее. Вплоть до сентября 1938 года армии Центра и Юга, несмотря на все трудности, оказывали помощь Каталонии операциями на трех фронтах. Наиболее настойчивы были Миаха и Матальяна в Эстремадуре, где активные бои шли с июня до сентября. Последнее наступление республиканцев на Эстремадурском фронте завершилось 15 сентября, на Теруэльском («пятое теруэльское сражение») – 21 сентября. Мюнхенская конференция Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье закрылась 30 сентября.

После этого имевшие большие (свыше 200 000 человек) резервы армии Центра и Юга, несмотря на приказы из Барселоны, уже не проводили по собственной инициативе ни одной заметной наступательной операции. Два с половиной месяца, пока националисты уничтожали Армию Эбро, на фронтах Центральной Испании царило полное затишье. Свернул операции и республиканский флот, лишь изредка высылавший к Менорке небольшие отряды малых кораблей – эсминцев и торпедных катеров. Между тем как раз осенью 1938 года основное ядро флота снова было в строю – вышли из ремонта два крейсера, а националисты после гибели «Балеареса» и очередного выхода из строя «Серверы» действовали на море без прежнего напора.

На флоте творились любопытные события. Пока его до весны 1938 года курировал Индалесио Прието, имевший репутацию антикоммуниста, офицеры-антикоммунисты находились под подозрением и, как правило, отправлялись в отставку. А при «союзнике коммунистов» и стороннике «войны до победы» Негрине они один за другим получали в морском министерстве свидетельства о благонадежности и возвращались на корабли.

К 1939 году в высших слоях армии и флота преобладали личности, ориентировавшиеся на выход из войны. Нас теперь поражает, что многие из них в то же время поддерживали ровные отношения с Негрином, коммунистами и советскими офицерами. Нечто подобное наблюдалось и в политических кругах.

Диктаторство коммунистов принесло закономерные плоды: военные и политики, открыто противившиеся Негрину и компартии (Асенсио Торрадо, Бестейро, Кирога, Ларго, Мангада, При-ето, Рикельме, Улибарри), лишились власти. Сохранили ее и даже повысили служебный статус лица, вовремя сделавшие выводы и не возражавшие премьер-министру и коммунистам – Буиса, Ка-садо, Компанис, Мартинес Баррио, Миаха, Посас, Рохо, Сарабия, Хираль, Эскобар.

Многие исследователи позже обсуждали «феномен Рохо». Консервативный выходец из чиновно-офицерской среды, религиозный человек, Висенте Рохо в социально-политическом плане был неотличим от заядлых врагов Негрина, СССР и компартии – Асенсио, Кабреры, Рикельме, Убиеты. Но компартия искала (и находила!) способы сместить подобных лиц с важных постов, открыто шельмуя их «сомнительными», «подозрительными элементами», «вражескими агентами».

Рохо же, никак не связанный с компартией, словно находился под ее покровительством. Он предлагал слишком замысловатые и трудноисполнимые планы операций, препятствовал созданию «бесполезных» по его мнению укрепленных поясов (ссылаясь на опыт гражданской войны в России и тем льстя советским офицерам!). Он закулисно боролся против интербригад, однако коммунисты и советские офицеры никогда не называли его «подозрительным» и не требовали снятия его с ключевого поста начальника генштаба.

Напротив. Коммунистические газеты (даже «Правда»!) создавали Рохо рекламу. И первым рекламную кампанию в свое время начал недоверчивый по природе советский коммунист Кольцов.

Тольятти позже писал: « Рохо всегда был загадкой. Но он умел с большим искусством культивировать отношения с компарти ей. Как ни странно, каждый раз перед какой-нибудь военной ка тастрофой Рохо делал шаг навстречу партии. Перед второй фазой Теруэля он заявил, что единственной партией, в которую он мог бы вступить, является коммунистическая. В 1938 году накануне фашистского наступления («весеннего сражения в Леванте». – С.Д.) его сын просил дать ему партбилет, а сам Рохо обращался к Негрину за разрешением вступить в компартию (Негрин ему отказал). В то же самое время он покрывал самые подозрительные элементы из всей армии – полковников Муэдру и Гаррихо, дезорганизовал генштаб… Во время боев в Леванте влияние Рохо было направлено в неверную сторону (неправиль ное размещение резервов, излишние перегруппировки, ввод войск мелкими пачками). Рохо несет прямую ответственность за про вал операций в Эстремадуре.

Его прокоммунистические заявления кажутся на таком фоне по меньшей мере странными ».

С большинством выводов Тольятти приходится согласиться. Только по зрелом размышлении можно видеть, что странного тут мало, есть понятное и закономерное.

Тоталитарная партия, ориентированная на монополизацию власти, притягивает к себе больше карьеристов и подхалимов, чем любая другая. Рохо быстрее других понял, что такое компартия и как лучше подойти к коммунистам. Таланты Рохо состояли в усидчивости, притворстве и лести, умении обхаживать коммунистических функционеров и журналистов. Клебер считал его лицемером, Тольятти – подлецом (правда, задним числом). Тем не менее за два года он превратился из майора в генерала и занял второй по значению пост в иерархии республиканской армии.

Поучительна и карьера Сехисмундо Касадо. В противоположность принципиальным республиканцам Брандарису, Молеро, Ну-ньесу де Прадо, Сиснеросу он остался в республиканском лагере по стечению обстоятельств.

В отличие от хорошо образованного говоруна Рохо выходец из простонародья Касадо был неотесан и неуклюж. Он не читал лекций и не писал военно-исторических трудов. На его счету не числилось побед, зато были две крупные неудачи – у Брунете и под Сарагоссой. В Брунетском сражении он грубо нарушил дисциплину – после сердечного приступа самовольно оставил корпус и уехал в глубокий тыл.

Но Касадо установил хорошие связи сразу с двумя соперничавшими между собой политическими силами – сперва с ФАИ -НКТ, а затем с компартией. Этого хватило, чтобы болезненный и неудачливый командир, не пользовавшийся доверием солдат, из майора превратился в полковника и к 1939 году стал начальником штаба Армии Центра.