Олег Таругин - Комиссар госбезопасности. Спасти Сталина!

– Добро, я тебя понял. Свободен, работайте. Докладывать каждый час, мне лично. Территорию научного комплекса никому не покидать, связь с внешним миром не поддерживать. С этой минуты и до разрешения ситуации работаем по плану «Карантин-2», который я только что активировал.

Москва, Кремль, октябрь 1941 года

Сдавленно выругавшись по-грузински, Иосиф Виссарионович раздраженно отпихнул в сторону навалившегося на него Кобрина. Поскольку этого языка майор не знал, смысл короткой, но определенно весьма эмоциональной фразы так и остался для него секретом. Со спины, тонко звякая, осыпались на пол осколки пуленепробиваемых стекол, не выдержавших могучего удара спрессованного воздуха. Что ж, вполне понятно: одно дело, остановить выпущенную из снайперской винтовки пулю или шальной осколок, и совсем иное – оказаться на пути распространения волны мощнейшего взрыва. А в том, что взрыв оказался именно мощнейшим, Сергей ни секунды не сомневался: несколько змеящихся по внутренней стене, судя по всему, ближайшей к эпицентру, трещин, обрамленных уродливыми кляксами обвалившейся целыми пластами штукатурки, говорили сами за себя. Похоже, придется товарищу Сталину новый кабинет себе подыскивать. Поскольку этот теперь долгонько ремонтировать придется…

Разглядывая обнажившуюся косую решетку из дранки, Кобрин автоматически прикинул, что, примени противник спецбоеприпас, смело можно было бы говорить о том, что они оказались в зоне средних разрушений – вон как стены повело. Даже удивительно, что перекрытия не разошлись – умели предки строить! Интересно, это что ж такое по зданию-то долбануло? Неужели и на самом деле ракета? Тогда, если судить по собственным ощущениям и видимым разрушениям, ее БЧ должна была нести как минимум килограмм двести-триста взрывчатки, если не все полтонны. А заряд подобной мощности – это уже, знаете ли, полноценная крылатая ракета! Которых, как известно, в этом мире пока не существует от слова совсем… ну, по крайней мере, теоретически. Повезло еще, что попадание пришлось вовсе не на стену, где располагались окна сталинского кабинета, иначе он бы сейчас об этом не рассуждал, вместе с остальными пребывая совсем в ином мире. В идеале – в своем, но если бы попал в те самые десять процентов «вероятных потерь», то и кое-где подальше. Где имел все шансы встретиться с погибшими раньше боевыми товарищами…

Поднявшись на предательски подрагивающие ноги, Кобрин осмотрелся. Да, и на самом деле неслабо жахнуло: окна выбиты подчистую, в двух даже рамы выдавило, тяжелые светомаскирующие шторы сорвало вместе с карнизами, пол и столешницы густо усеяны осколками стекол, битой штукатуркой и бумагами со сталинского стола.

– Руку дай, – глухо попросил Сталин, отрывая майора от созерцания окружающего разгрома.

Вождь с кряхтением распрямился, следом за Сергеем оглядев разгромленный кабинет. Снова выругался на родном языке, после чего пихнул того в бок:

– Спасибо. Ну, чего застыл? Нормально все со мной. Погляди, что с Лаврентием и твоим товарищем.

– Виноват, – до Кобрина только сейчас дошло, что Зыкина с наркомвнуделом так и скрывает стол для совещаний, и подниматься они отчего-то не спешат. Твою ж мать, неужели?! Да нет, не может быть, ну, не осколками ж стекол их насмерть накрыло? Чушь, быть такого не может, в худшем случае кожу посечет. Правда, сидели они как раз со стороны окон, так что и приложило их несколько сильнее, но все равно…

Раскидывая сапогами осколки, Сергей обежал стол, с облегчением заметив, как в этот самый момент шевельнулся лежащий ничком Зыкин. Судя по всему, он все-таки успел отреагировать на крик Кобрина и повалить Лаврентия Павловича на пол; а вот на то, чтобы прикрыть его своим телом, времени Витьке уже не хватило. Но упал народный комиссар достаточно удачно, лицом вниз, что защитило его от осколков, во множестве усыпавших плотно обтягивающий спину френч. Да еще и стулом сверху накрыло. А вот рухнувшая буквально в метре массивная люстра Сереге весьма не понравилась: вроде и не должно было наркома зацепить, но поди знай…

Осторожно растормошив лейтенанта, командарм помог ему занять сидячее положение. Глаза у товарища были шальные, из носа струилась кровь: то ли ударился, когда падал, то ли последствия контузии, но в себя он уже почти пришел.

– Живой?

– Ага… Степ… тьфу, Серега, что с товарищем Сталиным?

– Тоже живой. Промахнулись фрицы.

– А…

– Сейчас гляну, – поняв, что имеет в виду товарищ, Кобрин склонился над Берией. С натугой перевалив отнюдь не субтильного наркомвнудела на спину, он пощупал пульс на сонной артерии и оттянул веко, припомнив, как учили поступать на курсах по оказанию первой помощи. Облегченно выдохнул:

– Тоже живой, без сознания просто. То ли об пол головой приложился, то ли спинкой стула по затылку стукнуло. Скорее второе, больно уж в кабинете стулья монументальные.

– Нормальные у товарища Сталина стулья, – сварливо сообщил Иосиф Виссарионович, подходя ближе. Похоже, из всех четверых только он да сам Кобрин полностью сохранили самообладание. Хотя грузинский акцент в его речи, как автоматически отметил Сергей, стал гораздо заметнее, что говорило о серьезном волнении.

– Как Лаврентий?

– Оглушило, товарищ Сталин. Думаю, скоро очнется. Но лучше бы врачам показать.

– Сейчас прибегут, – хмыкнул Вождь, – вон, уже топают, слышишь? И охрана, и врачи. А хорошо по нас шарахнуло, да? Знаешь, меня уже не раз убить пытались, даже бомбу однажды кидали и мост минировали. Но чтобы так? Нет, такого точно не было…

Задумчиво оглядев засыпанный осколками стол с опрокинутой лампой (знаменитый абажур, известный по множеству исторических фотографий и кинофильмов, треснул), пожевал губами и пробормотал себе под нос что-то насчет трубки, «которую теперь придется по всему кабинету искать». Автоматически проследив за его взглядом, Кобрин понял, что он имеет в виду: ударная волна не только сбросила со столешницы папки, разметав по полу секретное содержимое, но и опрокинула пепельницу. А вот массивные телефоны и письменный прибор остались на месте.

– Послушай, майор, – Вождь впервые назвал Сергея его настоящим званием. – Спросить хочу. Вот ты как считаешь, это кто сделал, немцы? И откуда ты узнал…

Договорить он не успел. Дубовые створки входных дверей с треском – видимо, немного перекосило при взрыве – распахнулись, поддавшись напору извне, и в кабинет ввалилось сразу с полдесятка людей. Первым оказался, разумеется, Поскребышев, за спиной которого толпились сотрудники НКВД в разных званиях и военврач в распахнутом белом халате с увесистым саквояжем в руке. Александр Николаевич прижимал к голове какую-то окровавленную тряпицу, чему Кобрин особо и не удивился: его кабинет располагался ближе к эпицентру, потому и пострадать должен был куда больше. Уцелел, значит? Отлично, поскольку на его счет имелись определенные сомнения. Вторым, кого он тоже узнал сразу, был начальник охраны Власик. Остальные были незнакомы, видимо просто дежурная смена.