Роман Заречный - Нет пути. Они не пройдут

– А почему вы не вмешались? Почему не остановили войну? – спросил я. недоумевая. – Рогволд ведь сказал, что вы наблюдали за нами, собирали информацию. Вы знали о фашистах, о Гитлере, о погромах – почему ничего не сделали?!

– Наверное, мне будет непросто тебе это объяснить, – задумчиво и немного печально заговорил Громобой. – Мы не имеем право вмешиваться.

– Но почему? – удивился я. – Почему?

– Так было нужно для вас, – сухо ответил Громобой. – Возможно.

– Я… я не понимаю…

Мы помолчали немного.

– Фуфло! – вспомнил я красивое старинное слово – Громобою будет приятно, с ногами забираясь в кресло. – Полная хрень! За… заколебали, честное слово!

Громобой усмехнулся.

– Это наша работа, – сказал он.

– Паршивая у вас работа. Вот что, – сказал я, – я хочу спать. Мне всё это надоело. Завтра проснусь, у себя дома, и опять надо вставать, и идти в школу…

– Хорошо, – кивнул Громобой. – Идём!

Он извлёк из кармана (я и не предполагал, что в его костюмчике есть карманы!) какой-то приборчик, похожий на пульт от телевизора, что-то понажимал на нём, и вдруг я непроизвольно обернулся, уловив неясное движение за спиной – монолитная стена прямо на моих глазах бесшумно разъезжалась, открывая широкий проход, за которым виднелась тёмная лестница, ведущая вниз. Громобой вновь щёлкнул пультом, и вся она оказалась залита ослепительным золотистым светом, идущим, словно из самих стен.

– Ух ты! – воскликнул я. – Торжество прогресса!

Громобой приглашающе повёл рукой, и сам пошёл впереди. Я двинулся следом. Стоило мне сделать шаг внутрь, как стены за моей стеной вновь беззвучно сомкнулись. Здесь больше не было прежней грубой кирпичной кладки. И стены, и потолок, и даже поверхность ступенек были полностью покрыты каким-то белоснежным, гладким и приятным на ощупь материалом, от которого непрерывно во все стороны исходило ровное и тёплое золотистое сияние, словно маленькое домашнее солнце спустилось прямо сюда и, ничуть не обжигая, затопило всё стойкими волнами своего густого света. Глаз не уставал от него, мечталось навсегда замереть на месте, любуясь дивными искрящимися переливами.

– Красотища! – объявил я, спускаясь по ступенькам. – Живой свет, золото… Кому нужны дворцы из хрусталя, если можно хоть на разок очутиться здесь!

Громобой улыбнулся.

– Вот мы и пришли! – сказал он.

Мы стояли перед прозрачной дверью, за которой открывался такой же длинный-предлинный коридор, казалось, тянущийся до бесконечности вдаль. Громобой приложил руку к стеклу (если это было стекло), и дверь плавно отъехала в сторону, скрывшись в углублении сбоку, и пропуская нас дальше. По обеим сторонам коридора белели двери. Громобой подвёл меня к одной из них, и снова, тем же жестом руки, заставил её отвориться. Внутри оказалась самая обычная, довольно небольшая комната, стены и пол которой испускала то же самое, золотистое свечение. Снова при помощи пульта, Громобой сделал его несколько более приглушённым, и спросил:

– Не стоит сменить цвет?

– Можно! На какой?

– На любой.

Давай зелёный!

По новому щелчку Громобоя, золото вмиг пропало, и комнату наполнило светло-салатовыми оттенками. Из-за этого я словно оказался душистым и звонким летним утром на солнечной лесной поляне.

– Неплохо! Без сарказма, – добавил я.

Все предметы, находившиеся в комнате, из-за падавшего освещения тоже невольно приняли лёгкую зеленоватую окраску. Однако, предметов здесь было немного – узкая, гладко, без намёку на складки, застеленная кровать, небольшая тумбочка возле неё, и круглый письменный стол, с приставленным к нему стулом – у противоположной стены. Вся мебель производила впечатление (а может, так и было!) сделанной из настоящего дерева – только что смола не капала.

И неожиданно Громобой спросил:

– Аромат хвои добавить?

Я кивнул, и в воздухе тут же разнёсся густой и свежий запах растаявшей на солнце смолы, свежей сосновой хвои и земляной сырости. Пахло тайгой и свободой…

Вдруг дыхание прервалось. Всё это было для меня сейчас неизмеримо далеко.

– Не надо, – попросил я.

Громобой странно взглянул на меня, но сосновый лес растаял, как дым, а зеленоватое свечение чуть померкло.

– Ты говорил, что устал! – напомнил Громобой.

Я послушно кивнул, почувствовав, что это, конечно, правда.

– Спокойной ночи! – произнёс я.

Громобой словно опешил, и замешкался на мгновение.

– Ах, да, спокойной ночи. Когда я говорил это последний раз?! Я ведь здесь, обычно, остаюсь один, – добавил он, словно извиняясь.

Громобой вышел, и дверь за ним закрылась. А я, стянув с себя одежду, вытянулся на кровати, и ещё немного полежал, глядя на сочную стен, и опять жалея, что больше нет запаха хвои. Потом закрыл глаза, и уснул мгновенно, и без сновидений.

Пробуждение было неприятным. Меня поднял Громобой. И, едва приоткрыв глаза, я сразу понял, что всё вчерашнее было не сон. Я промычал:

– Так это… ты ещё здесь? Всё ещё здесь. Это был не сон… Какой гнусный кошмар.

– Вставай, Ром, – попросил Громобой.

– Зачем? Зачем вставать, зачем что-то делать? Для чего? Что мы добиваемся, что получим… сидя здесь?! Ничего и с мёртвой точки не сдвинется. На хрена, а?

– Всё происходит в свой срок!

– Значит, в свой срок я и встану, – ответил я, перевернувшись на другой бок.

– Хорошо, – кивнул Громобой, продолжая возвышаться надо мной всей своей массивной квадратной фигурой.

– Ну ладно, встаю я, встаю. Чё те надо, а?

Громобой (буду называть его Гром – очень забавно звучит) лишь молча кивнул.

– Здесь простыня и покрывало – саморазглаживающиеся?

– А как ты догадался? – заинтересовался Гром.

– Да так, по случаю, – ляпнул я в ответ.

– А что это за место? Что это вообще такое? Я же теперь тоже этот… «разведчик», верно? Имею право знать!

– Ещё много лет назад мы начали создавать подобные убежища, и сейчас они есть почти в каждом, достаточно крупном населённом пункте, где мы работаем. Они тщательно замаскировано от случайных наблюдателей, и уходят глубоко под землю. Здесь созданы необходимые запасы почти всего, что только может нам понадобиться, а защита позволяет переждать здесь любою природную или техногенную катастрофу, включая взорвавшуюся неподалёку атомную бомбу. Одновременно, эти убежища являются и нашими штабами, где мы можем проводить общие собрания, а также, в случае опасности, укрываться от врагов. Однажды здесь мне даже пришлось скрывать около трёхсот участников восстания, о котором мы тебе рассказывали, пока их не удалось перевезти в безопасное место. А вообще, оно способно вместить до пятисот человек. Кроме того, здесь расположены и наши наблюдательные пункты, и наконец, мы сейчас вынуждены жить здесь почти постоянно. А что касается твоей службы в нашей организации, то нам, по всем правилам, запрещено принимать в неё жителей Земли. И хотя я очень надеюсь, что для тебя сделают исключение – я уже доложил о тебе в Верховный Совет, но пока считай, что у тебя только лишь испытательный срок.