Андрей Посняков - Перстень Тамерлана

– Водицы… – снова застонал Феофил.

Иван покосился на него с неприязнью – ему самому, к примеру, пить почему-то не очень хотелось, а вот курить… Вздохнув, Раничев сглотнул слюну. Ведь собирался же раньше бросить – если б бросил, не так бы сейчас мучился. Ну хари староверские, неужто в скиту ни один не курит? Да смолят наверняка где-нибудь, пока старец не видит. Вот незадача… Без курева-то совсем плохо! Да и эти, соседи, что-то притихли. Расскажут они хоть когда-нибудь – где находится этот чертов скит? Иван в который раз уже задал этот вопрос в темноту.

– Да я ж тебе говорил – не знаю, как и ответить, – откликнулся Ефим, видно, и ему обрыдло уже в молчанку играть. – Хитер Колбята. С одной стороны, вроде бы под рязанским князем ходит, а с другой – под Ордою. Когда так, когда эдак выходит – земли-то приграничные. И – хвастал – грамоты у него на то имеются – и от Олега Иваныча Рязанского, и от Тохтамыша-царя.

– Какого еще Тохтамыша-царя? – со стоном буркнул Иван. – Он кто – в законе вор или просто авторитет приблатненный?

– Тохтамыш? – Ефим усмехнулся. – Конечно, вор! Чистый разбойник. Правда, ему не до нас сейчас – хромоногий Тимур не дает покою.

Раничев про себя охнул – ну вот, еще и Тимур объявился. Тоже бандюган какой-нибудь. Ага, получается, сектантов крышует некий вор в законе по кличке Тохтамыш, а бандит Тимур, похоже, хочет у него скит этот отнять, интересно, зачем только? Ясно, хоть с этим разобрались. Теперь бы с месторасположением определиться.

– Слышь, Ефим, а до Угрюмова далеко отсюда?

– Да верст сорок, наверное, будет. Хотя – кто их мерил, эти версты? Один лес да болота кругом.

– Сорок?! – обрадованно переспросил Иван. – Так это ж совсем рядом. Бежать не пробовали?

– Пробовал кое-кто. – Ефим тяжело вздохнул. – Только все дороги здесь через Колбятины деревни проходят, через Хлебное, Яськино да Обедятево, других дорог нет – одни болота. Смерды сразу выдадут – у них на то ряд с Колбятой.

– А может, попытаться все-таки? В крайнем случае – к шоссе выйти, а там автостопом – ищи-свищи.

Ефим засмеялся:

– Ишь, какой прыткий – ищи-свищи. Ты сначала отсюда выберись, попробуй!

Раничев умолк – в общем-то, Ефим был полностью прав. Держали их в обшитом досками погребе, наверх без лестницы не попадешь, если только на голову друг другу встать, да и то наверняка крышка заперта… а может, и часовой выставлен, для особого пригляда – людей в скиту хватает. Часовой… Интересно – он тоже не курит?

– Эй, есть кто наверху? – приложив руки рупором ко рту, прокричал Иван. Ха! А плечо-то подживает, неплохо перевязали, правда, без всяких антисептиков, травами, но боли уже почти нет. – Эй!

Наверху что-то скрипнуло – крышка погреба чуть приподнялась. Судя по тускло-синему небу, снаружи был уже вечер.

– Чего разорались, псы? – недовольно пробурчал стражник.

– Водицы, – снова застонал Феофил.

– И покушать бы неплохо было, – подал голос Ефим.

– И покурить бы…

Страж презрительно хохотнул, однако крышку не закрывал, видно, стоять просто так скучно было, а дисциплинка в скиту хромала.

– Скоморох кто тут? – немного помолчав, спросил стражник.

– Ну я скоморох, – лениво ответил Ефим. Раничев удивился – вот вам, пожалуйста, еще одно погоняло.

– А скоморох, так спой чего-нить, – предложили сверху. – Понравится песня, глядишь – и спущу вам баклажку.

– И сигаретку не забудь.

– Песню, говоришь? Ну слушай…

затянул Ефим неожиданно звучным приятным голосом.

Последний куплет – или припев – повторялся, и Раничев тоже подпел, с подвыванием, на манер Дэвида Кавердейла:

Так дальше и пели – на два голоса. Когда песня закончилась, стражник наверху одобрительно кашлянул:

– Ловите!

Вот и баклажка… Небольшая, плетеная. Ефим Гудок беззвучно поймал ее, сунул горлышком в рот Феофилу… Тот заплевался:

– Водицы бы!

– Ну что было, – захохотал сверху страж. – Выпьете, свистнете – я веревку спущу – баклажку привяжете. – Он громыхнул крышкой.

– На, пей, Иване!

Раничев нащупал протянутую флягу – берестяная! – в музее-то полно такой посуды было, плетеной из березы да липы, отпил… и закашлялся. Понял теперь, почему Феофил снова водицы просил – в баклажке-то не вода, бражка оказалась! Ух и ядреная же!

– А ничего, – заценил Иван. – Сейчас напьемся, забуяним.

– Не с чего тут напиваться, – засмеялся Ефим. Помолчал, забрав флягу, потом спросил: – А ты, Иван, где так петь выучился? Не скоморох ли часом?

– Не, не скоморох. – Раничев хохотнул. – Мы в «Явосьме» играли с ребятами, может, слышал?

– Играли? А говоришь – не скоморох! – радостно воскликнул Ефим. – Ну удивил, друже. – Подобравшись ближе, он от души хлопнул Раничева по плечу. Хорошо – по здоровому. Затем вдруг наклонился к уху, зашептал с опаской: – Плохи твои дела, друже, вот что скажу.

– Да я уж и сам гляжу…

– Глядишь, да не все видишь… Смекай – вот приволокли тебя от Колбяты – и сразу стража поставили, а ране-то, до тебя, никаких стражников не было, буде случайный кто снаружи мимо пройдет. Значит – нужон ты им, Иване! Рассказывай, чего учудил, может, помогу чем?

– Ничего я такого не чудил. – Раничев пожал плечами. – Только, похоже, хотят на меня убийство повесить. Серебро какое-то спрашивают да эти, как их, грамоты.

– Грамоты? Во-он что-о… Наверное, переписные грамоты… А говоришь, ты не ордынец? Нехорошие дела, ой, нехорошие…

– Да что ты все заладил, Ефим, нехорошие да нехорошие. Что делать-то будем? Думаю, и тебе с Феофилом здесь задерживаться резону нет. Была б возможность – ушли бы?

– Да не уйдешь отсюда, сколь тебе говорить?

– Ну тогда сидите, дожидайтесь черт знает чего. Чем зря сидеть, давно бы подкоп, что ли, выкопали… Хотя, конечно, тут доски… А этот, стражник, он ведь, кажется, веревку спустить обещал?

– Тебя вместо баклаги привяжем? Ужо не заметит! – Ефим невесело засмеялся.

– Но надо ведь что-то делать! Не сидеть же сложа руки.

– Ай, молодец! – Ефим снова хлопнул Раничева по плечу. – Вижу своего брата, скомороха. Думаешь, я про то не думал? – Он нагнулся совсем близко к уху. – Его опасаюсь, – шепнул, кивая на Феофила. – Как бы не выдал, сам-то не побежит, чай, семья тут, в Яськине. А мы с тобой можем попробовать… только – сгинем, скорее всего, в болотах. Ох, пропадем, чувствую!

– А здесь – не пропадем?

– Здесь? – Ефим задумался. – Тебе-то, видно, – точно пропасть, а мне… – Он вздохнул. – Да и мне тоже. В холопях на цепи жить – то жизнь разве? Думаешь, чего меня тут третий день держат? Ждут, когда исхудаю, опосля – на цепь, а уж потом – работай. А работы у Колбяты в хозяйстве хватает! Я‑то чего выжидал – думал потом убежать исхитриться, Феофил-то мне в этом деле не помощник… А вот ты… Тебе на плечи встану – наверное, дотянусь до крышки.