Андрей Посняков - Последняя битва

Вот и нынешнее поручение, в котором Густав нутром старого сыскного пса за километр чуял подставу! Вообще у него складывалось такое чувство, будто высшее начальство и без него было хорошо осведомлено о фон Райхенбахе и его дружках: фон Хасселе, фон Хельдорфе, фон Штауффенберге и прочих. И – такое впечатление – он, старый лис Ленц, должен был просто-напросто поплотней обложить барона фон Райхенбаха, но до поры не трогать, а взять его лишь тогда, когда будет нужно. Ленца сильно тревожил вопрос – кому нужно? И – зачем нужно? Не получится ли так, что, когда этот «нужный кому-то момент» настанет, тут же всплывет и вопрос – а почему бароном не занялись раньше? Ах, занимались? Кто конкретно? Гауптштурмфюрер Ленц? Что, он еще работает? Да, как видно, старая ищейка совсем потеряла нюх? А может, и того хуже – снюхалась с врагами?!

Ленц поморщился: до чего ж поганый получался расклад. И этот еще, Ванзее. Интересно, кто его интересует больше – барон фон Райхенбах или непосредственный наставник? Следователь поморщился, сплюнул. И чего сюда было ехать, в этот чертов лагерь «гитлеровской молодежи»? Ну хорошо, выяснили, что господин барон частенько общается с неким несовершеннолетним подростком по имени Герхард Майер и, скажем так, далеко не равнодушен к его матери, молодой симпатичной вдовушке. Но зачем так спешить? Не торопясь, разрабатывали бы вдову, потом бы дождались возвращения из лагеря ее сына, занялись бы и им. Вдумчиво так, без спешки. Куда торопиться? Так нет. Начальство же торопит! Все им выложи да подай в самые кратчайшие сроки. Вот и пришлось ехать. Кстати, сегодня тут ожидается и фон Райхенбах, и даже артисты немецкой оперы, приглашенные бароном аж из Берлина! Какой-то у них здесь костюмированный праздник. Ванзее, кстати, и уговорил на него съездить, помощничек. Мол, здешний начальник лагеря – баннфюрер – его приятель и обязательно во всем поможет. Ну да, еще бы не помог следователям гестапо! И фамилия у баннфюрера характерная – Мюллер. Как у шефа… Впрочем, этих Мюллеров по всей Германии сотни тысяч, все равно как в Англии Смитов.

– Слова и мысли фюрера – наши слова и мысли! – орал в микрофон баннфюрер. – И мы, молодежь, сделаем все, чтобы оправдать заботу партии!

Ой, как все это надоело. Да еще знобит, в придачу ко всему. Наверное, просквозило в машине. И ведь, как назло, таблеток с собой не взял. Зато прихватил шнапс, целую флягу! Вот она, в кармане… Ага, нет! Неужели выронил? Да нет, не должен бы… Ну да, она же в плаще! А плащ – в машине. Ладно, потом… Ленц поморщился, словно от зубной боли, и, повернувшись, шепотом попросил помощника показать «объект».

– Вон, видите, отряд у флагштока.

– Ну…

– Герхард Майер – третий справа… Или четвертый… Вы ж знаете, у него есть брат-близнец. Ну видели у костра.

– Ага, – ухмыльнулся Ленц. – Разглядишь так что-нибудь… В общем, ты понаблюдай, а я пока прогуляюсь. Что это там за шум?

– Кажется, господа артисты едут. Немецкая опера!

Густав скривился – оперу он терпеть не мог! Всяких там Вагнеров и прочих «нюрнбергских мейстерзингеров». Он вообще музыку не любил, исключая пару сентиментальных романсов, которые иногда пытался петь под хмельком.

Тем временем собравшаяся на плацу «немецкая молодежь» бурно приветствовала гостей. Артисты немецкой оперы явились сразу в концертных костюмах, стилизованных под средневековье, видно, собирались показать сцену из «Лоэнгрина» или тех же «Нюрнбергских мейстерзингеров», среди гостей Ленц заметил и Отто фон Райхенбаха – барон был одет в белый с черным крестом плащ. Гауптштурмфюрер хмыкнул: тоже еще, тевтонский рыцарь! Меченосец хренов. Костюмированный бал! И чего только не выдумают, бездельники.

Ленц зябко поежился – все ж таки, видать, простудился ночью – и неспешной походкой направился вдоль палаток. Из самой дальней вдруг выбрался какой-то человек в красно-желтом средневековом камзоле, отряхнул с колен сор, оглянулся…

– Здравствуйте, господин артист! Вы здесь что, живете?

Раничев вздрогнул: ну надо же, как не повезло! Слишком, слишком поторопился – перерыл всю палатку, да так и не обнаружил перстень, хотя искал старательно. Видать, фашистенок носил перстенек при себе. Тем хуже для него…

И вот на тебе!

Откуда взялся этот серенький неприметный мужик? Перед тем как покинуть палатку, Раничев приподнял полог и тщательно осмотрелся – никого ведь не было! А этот «серый» совсем с другой стороны подобрался, со стороны лесочка, словно бы следил, высматривал что-то. Среднего роста, в сером, не очень-то новом летнем костюме и такой же серой шляпе – человек как человек, ничего необычного. Лицо чуть вытянутое, с рыжеватыми усиками, банальное такое, незапоминающееся. А вот взгляд… Взгляд незнакомца Ивану оч-чень не понравился, оч-чень! Пристальный был взгляд, цепкий, можно сказать – профессиональный. Такой же, как когда-то у следователя Петрищева. И что этому «серому» господину надо? Он, кажется, поздоровался…

– Гутен таг! – Раничев растянул губы в улыбке.

– Гутен таг. Так вы здесь живете? Что вы делали в палатке? Понимаете меня, господин артист? Нет?

– Их бин… Их бин эспаньол! Испанец.

– Ах, вон оно что, испанец… Совсем не говорите по-немецки?

Раничев смущенно развел руками:

– Плехо, плехо.

Потом вытянул руку вперед – мол, пойдем, посмотрим на представление.

«Серый» усмехнулся, кивнул – пойдем. И не отставал, гад, ни на шаг! Вот привязался… Как бы его скинуть? Эх, зря поторопился, вылез, как говорится – «Штирлиц был на грани провала».

– Вы – оперный певец? Поете арии? Ну – «петь», «петь»?

– Петь? Найн, нет. Не опера. Я есть музыкант… – Иван показал пальцами, словно дергал невидимые струны. – Бас, понимаете? Контрабас.

– А, контрабас. Бум-бум-бум. Знаю. Вы в палатке что делали?

– Не понимаю, найн.

– Эх, черт бы тебя… Ладно, идем к вашим артистам. Нет-нет, не надо сворачивать. Во-он!

Раничев и сам видел, куда идти. Только вот ему туда было не надо – какая нужда встречаться с артистами? Сразу возникнут ненужные вопросы, совершенно ненужные. А от этого приставучего типа надо избавиться! Ишь, прямо к артистам и тянет, чуть ли не за руку.

Иван вдруг остановился, улыбнулся, протянул руку:

– Хуан Рамирес, артист из Кордовы.

– Густав. Так мы чего встали?

Раничев подмигнул и щелкнул себя пальцем по горлу:

– Хорошо бы вина выпить!

– Пить? Вы хотите пить? У них на кухне, наверное, есть вода.

– Не вода, нет. Выпить. Шнапс, понимаешь? Шнапс.

– Ах, шнапс…

Густав задумался и, вдруг подхватив Ивана под руку, быстро зашагал к перелеску. К машине. Так себе был автомобильчик, потрепанный, не лучше старой раничевской «шестерки»…

– Опа! – Вытащив из салона плащ, немец подкинул в воздухе серебристую фляжку.