Владислав Русанов - Окаянный груз

За спиной едва ли не овеществленно сгущалось напряжение замерших в ожидании людей. Один неверный шаг, движение, слово – и прольется кровь. Будто бы мало ее пролилось за последние два дня!

Ощутив слабое, еле слышное биение под пальцами, Ендрек вздрогнул и едва не отпрянул.

– Что? – донесся сверху голос Войцека.

– Живой… – непослушным губами ответил студиозус.

Сердце билось редко – между ударами запросто можно произнести «двадцать один, двадцать два», но ведь билось!

Топнули о землю подошвы сапог. Меченый склонился рядом:

– Б-б-быть того не может.

– Я сам не верю… Но ведь живет.

– Воистину необъяснимы чудеса Господни. – Войцек поднял глаза к небу и сотворил знамение. – Думаешь, выживет?

– Сомневаюсь. Даже все профессора Руттердаха… Нет. Не выживет. Точно.

– И здесь бросать не годится, и увезти не получится, – медленно проговорил пан Шпара.

– Только тронем – убьем, – подтвердил медикус.

– Ну так, может, не дожидаясь?..

– Что? – жалобно воскликнул Ендрек и вдруг понял, о чем ведет речь сотник. – Нет. Я не смогу. Да и по заветам Господа…

– Д-добро. Этот грех я на себя возьму.

Левая ладонь Войцека скользнула под покрытый запекшейся кровью затылок Глазика, а правая – легла снизу на подбородок.

Ендрек, как зачарованный, наблюдал за его действиями. Ему не впервой было видеть смерть вот так близко. Но те люди умирали либо от неизлечимой заразной хвори, либо, как совсем недавно в замке пана Шэраня, в горячке боя. А здесь…

Руки пана Войцека напряглись, качнув голову конокрада сперва вверх, подбородком почти до груди, а потом вниз, далеко ее запрокинув. Щелкнул атлант, отделяясь от черепа. По телу Глазика пробежала судорога.

– Прими, Господь, душу раба твоего… Как его звали-то по-настоящему? – Меченый хотел вначале вытереть ладони о свои штаны, но не решился измарать одежду, потом – о лохмотья покойника, но тоже отдернул руку, сообразив, что еще больше испачкается…

– Не знаю. Он никогда не говорил, – пожал плечами Ендрек.

– Добро. Прими, Господь, душу раба твоего, конокрада Глазика.

Меченый, не поднимаясь с колен, стянул шапку с головы. Помолчал.

После поднялся и медленно обернулся к обитателям застянка и пану Желеславу:

– Хоть похороните по обычаю?

Лицо старшини исказила хитрая ухмылка:

– Эх, панове, а я ведь понял, кто вы. Думали, не догадается пан Клуначак? За дурака держали?

– И кто же мы? – посуровел Меченый.

– А те самые разбойники малолужичанские, что честных шляхтичей обижают! За арбалеты, братцы! В сабли их!

Ендрек понял, что сейчас-то и начнется самое страшное. Их всего пятеро. Тем более что к драке привычны лишь четверо. Сам студиозус не имел по поводу своего мастерства в обращении с оружием ни малейших иллюзий. Знал, что саблю ему лучше не вынимать – еще, чего доброго, кого-то из спутников зацепит.

Одним движением пан Войцек Шпара выхватил клинок.

Толпа качнулась, готовая броситься вперед и снова убивать.

Но неожиданно над головами шляхтичей зазвенел насмешливый голос Гапея:

– А и правда, дурень ты, пан Клуначак! Я бубновому тузу в середку бельт втыкаю! С сорока шагов.

Невзрачный и весь какой-то мирный и домашний, со своей круглой головой и редкой бородкой, Тыковка держал арбалет в расслабленной руке, не прицеливаясь и не бросая приклад к плечу. Но жало бельта глядело в сторону пана Желеслава, и, судя по отвисшей челюсти старшини, тому сразу расхотелось проверять правдивость слов стрелка. В отличие от зобатого – он, видно, был кем-то вроде местного заводилы. Ендрек для себя окрестил его Черногузком, как аиста.

– Силен-то ты брехать! – заорал Черногузок, размахивая саблей.

– Давай проверим? – холодно осведомился Тыковка, но при этом ехидно прищурился.

– Нет! Стой! – побелевшими губами вымолвил пан Желеслав. – Не надо. Охолонь, Брониш!

– Пан Брониш! – выпятил губу зобатый.

– Ну, пан Брониш.

– То-то…

Гапей, не скрывая довольного оскала, наблюдал за их перепалкой.

– Ты, пан Клуначак скажи своим, чтоб сабельки в ножны вернули – не ровен час, порежутся, – сказал он, плавно поводя арбалетом из стороны в сторону.

– Делайте, панове, как он скажет, – обреченно проговорил старшиня.

– И пять ша-агов назад, – добавил пан Войцек.

Шляхтичи, ворча больше для порядка, повиновались.

Двигаясь как во сне, Ендрек добрался до коня, нащупал носком сапога стремя, вскарабкался в седло, тяжело навалившись животом на переднюю луку.

– Так, панове! – загремел Меченый уже с коня. – Мертвого похороните. У-у-уя-яснили? Я до самого пана п-подскарбия доберусь и обскажу пану Куфару все, как было. Думаете, панове, раз короля не избрали, так и закона нет? Самосуд чинить у-у-удумали?

Толпа молчала.

– Добро. Прощавайте, па-па-панове! Гнаться вздумаете, лишь деток своих осиротите. Уяснили?

Войцек развернул вороного и, ткнув шпорами, с места поднял в галоп. Хватан и Гредзик не отстали от него. Конь студиозуса рванулся следом так резво, что парню пришлось бросить повод и обеими руками уцепиться за седло.

Гапей задержался, прикрывая отступление. Под его насмешливым взглядом жители застянка не решились даже с места стронуться.

Только за околицей Ендрек нагнал мрачных порубежников.

– Пан Войцек, а, пан Войцек, – тихонько проговорил он, пристраивая серого бок о бок с вороным.

– Чего тебе, студиозус? – невесело отозвался сотник.

– Научи меня убивать, пан Войцек.

Меченый помолчал, раздумывая. Потом сказал:

– А оно тебе надо? Лечил бы…

– Надо, – твердо ответил медикус и повторил для большей убедительности: – Надо.

Пять дней потребовалось отряду Меченого, чтобы добраться к условленному месту, на поляну неподалеку от городских стен Выгова. Пан Войцек рвал и метал, но что поделаешь? Измученные кони не могли идти быстрее, чем легкой рысцой, а большую часть пути пришлось проделать и вовсе шагом. Иначе наездники запросто могли превратиться в пехоту и тогда уж точно поспели бы к шапочному разбору.

Больше месяца пробиралось войско пана Шпары от лесов под Берестянкой до стольного града.

От двух десятков осталось без одного человека полтора. Первой потерей был лесник, затем – трое попрошаек. Но последние утраты стали самыми тяжелыми. Не то чтобы Ендрек винил только себя одного за смерть Шилодзюба и Пиндюра, но всегда помнил, что, не задумай он дурацкий побег, они могли бы жить.

Гибель Глазика показалась еще более нелепой. И вот что поразительно! Не для себя ведь старался конокрад, не ради собственной выгоды взялся за старое. За всех переживал, хотел как лучше. Эх, если бы еще закон и порядок при этом не нарушал!

Пан Войцек ходил туча тучей оттого, что скрытно добраться не получилось. Тут и замок пана Шэраня (или как там его?), встреча со старинным врагом. Уж кто-кто, а Мржек Сякера догадается, зачем перебрасывают одного из самых закаленных рубак северного порубежья на юг. А поскольку теперь мятежный чародей верой и правдой поддерживает дело Золотого Пардуса, то и доложить кому положено не преминет. Второе место, где малолужичан «раскусили», – это застянок со старшиней паном Желеславом. Погоню, напуганные суровостью гостей, шляхтичи не посылали – своих забот полон рот, но что им мешало отправить гонца в замок того же Шэраня? А ничего.